– А потом, небось, работу бросил бы и на своём молочном заводике нетрудовую копейку зашибал бы – молочком торговал бы и киселём консервированным, да? – съязвил Степан Борисович. – Куркуль ты, Федя, все твои интересы крутятся вокруг личного обогащения! Я давно за тобой это замечал.

– Что в этом плохого? Чем тебе маленький молочный заводик не угодил?

– Плохо от такого жирного молока тебе не станет? – не унимался Хорохорин, всегда с недоверием поглядывавший на частное предпринимательство.

– Ни в коем случае! – Междупальцев скосил глаз на товарища и вздохнул. – Только такое, к сожалению, реально лишь в сказке… А молочко я с детства уважаю. Помню, как мой батя корову держал, и я пацанёнком её пас на лугу. Вот жизнь была замечательная – весь день на свежем воздухе, и всегда под рукой натуральные продукты. Никакой химии даже близко не было… И на что в итоге свою розовую мечту променял? На унылое ежедневное прозябание в бюро и изобретение всякой чепухи, от которой если и есть кому-то польза, то их ещё поискать надо… А выговоры и погоня за премией? А испорченные нервы? А паршивая еда в нашей столовой?.. Кто меня только надоумил губить в таких нечеловеческих условиях свою бесценную жизнь? Не понимаю…

Хорохорин презрительно глянул на друга и покачал головой:

– Знаешь, кто ты? Ты – самый что ни на есть меркантильный тип, и я поначалу даже подумать не мог, что ты таким окажешься! Откуда ветерком повеяло, туда и хвост поворачиваешь! Попил жирного молочка с кисельком – и продал душу… этой Бабе Яге! Мало же ей понадобилось усилий, чтобы тебя совратить. Гнильца в тебе, Федя, всегда была – я это давно подозревал, но молчал. Вот она и проявилась… Впрочем, я тебя не неволю, можешь оставаться здесь навсегда. А мне эта частнопредпринимательская речка нисколько не интересна. Я ухожу.

– Ну, разошёлся! Пошутить нельзя! Погоди, я с тобой, – Междупальцев мгновенно подхватился и стал натягивать майку на влажное тело. Едва поспевая за быстро шагающим другом, он недовольно ворчал: – Конечно, для некоторых молоко – не напиток. Им коньячную реку подавай, да чтобы берега были из жареных поросят – тогда этим некоторым ничего другого для полного счастья не надо. Тоже себе, правдолюб…

Хотели было наши конструкторы вернуться к своим кроватям с пуховыми одеялами и поискать брошенную где-то рядом одежду, ведь не бродить же по незнакомым окрестностям в таком непотребном виде, да не тут-то было. Не было больше никаких кроватей, хоть весь луг из конца в конец обойди. Поискали они ещё некоторое время, запыхались, голые ноги о жёсткие колючки искололи, потом присели на какую-то кочку и пуще прежнего друг на друга надулись.

– Это всё из-за тебя, мелкий собственник! – ворчливо гудел Хорохорин. – О молочке, видите ли, размечтался! И твои утренние разминки – из этой серии. Оделись бы, не торопясь, и поискали бы, в первую очередь, где худо-бедно позавтракать, а потом принялись бы ситуацию разруливать. А так – сколько времени напрасно потеряли… Но нет – подавай ему молочную реку с кисельными берегами и к ней закуток для сметаны! Что теперь делать будем? Как людям в таком обличии на глаза покажемся?

– Не всё так плохо, – слабо оправдывался Междупальцев, – хоть молочка попили, а иначе совсем голодными остались бы.

Огляделись друзья вокруг, а солнце незаметно уже в зенит поднялось, полдень близится. Да и молоко, если говорить честно – не тот завтрак, к которому они привыкли. Ведь всем давно известно, что на молоке да на киселе ни один уважающий себя инженер-конструктор долго не протянет. Мясо ему с гарниром непременно подавай, и никого не интересует, что медицина пугает мясоедов преждевременным старением и всевозможными болячками. Влачить долгое и унылое вегетарианское существование мало кому из серьёзной публики по нынешним временам интересно.