– Зайдите и распишитесь в приказе! – нахмурился Лжедмитрий.

Данилов вышел из кабинета старшего врача преувеличенно бодрым, напевая неформальный гимн родной подстанции, сочиненный в порыве вдохновения доктором Могилой и фельдшером Тарасевичем. Исполненный ими в шутку, гимн прижился и стал народным достоянием.

– Данилов, у тебя что, день рождения сегодня? – удивился попавшийся навстречу Федулаев.

– Почти, мне выговор дали! – беспечно ответил Данилов и продолжил пение:

– Шестьдесят два – одиннадцать – вызов! Одиннадцатая бригада – вызов! – грохнули динамики.

– Спасибо! – поблагодарил Данилов, прекращая петь.

В машине пришлось выслушать сочувственные слова от Петровича и Веры.

Петрович больше всего сокрушался по поводу лишения премии, которое неизбежно следовало за строгим выговором, а Вера делала упор на то, что обидно страдать без вины.

– Вы оба не правы, – сказал им Данилов. – Премия тут ни при чем, черт с ней, с премией. Жил без нее и еще поживу! И в наказании без вины нет ничего обидного. Несправедливость есть, а обиды нет. Обидно разочаровываться в людях, которых ты давно знаешь и которых когда-то… уважал. Вот это хуже всего. Выбивает из колеи напрочь!

– Это верно! – согласился Петрович.

– Разочарование – страшная вещь, – подтвердила Вера.

Эдик молчал, считая неуместным в такой момент лезть к Данилову с утешениями и сочувствиями. Данилов это оценил.

По случаю окончания стажировки Эдик Старчинский проставился – накрыл после последней стажерской смены «сладкую поляну». Три торта, кило шоколадных конфет, миндальное печенье, чай и кофе… Эдик заикнулся было о «паре бутылочек красного вина», но Данилов тут же охладил его пыл, намекнув, что в свете новых порядков присутствие спиртных напитков в меню праздника совершенно излишне. Можно одновременно с окончанием стажировки и увольнение отметить. Умный Эдик намек понял и крепче чая ничего на стол не выставил.

Празднование любого события на «скорой помощи» касается всех сотрудников без исключения, но на деле компании группируются по взаимной приязни и общим интересам.

Чаепитие, в котором, кроме Эдика, принимали участие Данилов, Вера, доктор Могила и фельдшер Еременко, уже подходило к концу, когда на кухню явилась полусуточная двенадцатая бригада в составе доктора Бондаря и фельдшера Сорокина, решивших выпить чаю в ожидании вызова.

– Гуляете? – Бондарь был мастер задавать глупые вопросы. – По какому поводу?

– Гуляем! – ответила Вера. – Отмечаем рождение нового доктора!

– Дело хорошее, – одобрил Бондарь, усаживаясь за соседний стол.

Минутой позже напротив него уселся Сорокин, которого несмотря на довольно солидный возраст вся подстанция звала не иначе как Борькой. Сорокин занялся делом – начал поочередно макать один пакетик в две чашки с кипятком, заваривая чаек себе и Бондарю.

– Крепкий чай вреден для сердца, – прокомментировал его действия Бондарь.

Его немаленький, перебитый в верхней трети, красный нос, покрытый сетью сизых прожилок, наглядно свидетельствовал о пристрастии к иным крепким напиткам – от сорока градусов и выше.

Сочтя чай заварившимся, Сорокин пододвинул одну из чашек к Бондарю. Со стороны они были похожи на двух братьев. Оба коренастые, невысокие, с грубыми, точно рублеными, чертами лица. Только Сорокин был лыс и носил небольшую козлиную бородку, явно подражая Лжедмитрию или надеясь вызвать его расположение, а Бондарь брил лицо и голову наголо, отчего его прозвали «Котовским».