– А что за история с вороном? Это про эту потаскуху-Алису? Чай та еще Жар-птица.

– Ну нужно. О покойниках или хорошо или никак.

– Что? Если б же она не прыгала в койку к соседу, только муж за порог.

– Нина…

– Курва она…

– Нина!

– Пашко. Не затыкай мне рот. Все из-за ней. Сейчас бы, сама жива была и Алес был бы здесь…

– Нина! Он мог себя сдержать в руках. Неверная жена это, конечно… – дед, не зная, что сказать, проглотил конец фразы – …никто не заставлял его убивать.

– Нет. Его заставили. Ревность заставила. Я что ль вас мужиков не знаю…

– Нина, если ты не прекратишь, то накличешь беду.

– А куда еще беду кличать? Ни города, и чем же Даню теперь кормить? – всхлипывая, начала Нина.

Дед Пашко не знал звука хуже, чем звук голоса, ломающегося перед плачем. Нина заплакала беззвучно, потом, сквозь всхлипы начала:

– Беду накличать. Хаха. Медведь. Медведь. Медведь да приди же ты, убей всех нас, чай легше будет, чем жить вот так… медведь… – с безумной настойчивостью, старая женщина повторяла слово.

– Нина прекрати! Я все сделаю, не пропадем, поверь же! – Дед Пашко испуганно стиснул бабку, а та уже громко рыдая обняла его крепко в ответ.

Пожилая пара присела в прихожей на скамью. С полчаса они вглядываясь в беззвучную темень за окном. Потом бабка Нина сдалась и пошла спать. А дед Пашко снял со стены старое ружье, молча сидел и стал прокручивать в голове всю свою несчастливую жизнь, разглядывая оружие.

Так, в сидячем положении, дед заснул. Спал, однако, он недолго. Его разбудил хруст снега за окном. Дед прильнул к окну, но сквозь слюдяное стекло ничего не разглядел. Принялся обоими рукавами рубахи судорожно протирать окно. Из темноты на него смотрели два глаза. Свет окна отражался от зрачков и два зеленых ровных круга зависли в черноте.

Дед быстро накинул на себя растрепанную фуфайку, натянул прохудившуюся шапку ушанку, прохромал в сени и открыл дверь. Теплый, желтый свет пролился из теплого дома на сугробы, которые во тьме ночной лежали иссиня-белой гладью с блестками. Теплый воздух паром валил из дверного проема, покуда дед напрягая свои чувства, смотрел по сторонам.

На пятно света вышел медведь огромных размеров, в пасти держа окровавленную тушу оленя. Дед испуганно отпрыгнул, взвел ружье. Медведь фыркнул и проводил взглядом тушу, что, пролетев чуть меньше сажени, пробурила своей тяжестью ямку в сугробе. Потом замер, словно выжидая, что ему скажет человек.

Деда пробрал едва различимый озноб. Непонимающими глазами он переводил взгляд с оленя на гигантского медведя. Дед Пашко нервно пожевал губами, щелкнул предохранителем – медведь подался чуть-чуть назад, оскалился. Дед быстрым движением опустил ружье отвернулся и сплюнул.

– Уходи, добром прошу. – Старец попытался придать голосу убедительности.

Медведь прекратил скалиться, но не сдвинулся с места.

– Уходи, кому говорю. Твой дом – дед махнул дулом в сторону – там.

Мороз прекратил обращать на себя внимание старца, и даже влажная от слез Нины рубашка, льдом прилипшая к телу, не волновала его. Из правого глаза деда пустилась слеза и тут же превратилась в льдинку. Дрожащим голосом дед Пашко, будто сам себе не веря продолжил.

– Чего ты пришел? Нет тут твого сына.

Медведь жалобно ухнул и махнул мордой. Сердце старца сжалось – то отцовская любовь нахлынула. Медведь все не уходил.

– Нету тут сына твого! Оглох что ли?

Медведь стоял. Тут деда пронзило болезненное осознание. Медведь пришел сюда не за сыном, вернее не только за сыном. Дед понял, что пришел сюда зверь за прощением. Пришел повидать отца…

– Уходи! Ты потерял все, еще тогда…