Никого. Я отворил дверь и вошел. Ох, да как можно входить в чужую комнату без разрешения?! У меня аж кровь в висках застучала. Я бывал тут не раз, но только в присутствии доктора Клэр, а такое вот вторжение ощущалось до боли противозаконным.

Горела только настольная лампа – остальная часть комнаты тонула в неясных тенях. Я обвел взглядом бесконечные ряды энтомологических энциклопедий, блокнотов, ящичков для сбора материала, наколотых на булавки жуков. В один прекрасный день взрослая версия меня обзаведется ровно таким же кабинетом. По центру стола стоял набор шкатулок из красного дерева, уже полностью готовых для поездки.{59}

Снова услышав шорох камня о камень, я наконец осознал, что он исходит из террариума, в котором доктор Клэр держала живые образцы. В полутьме два больших жука-скакуна обходили друг друга кругами. Потом они бросились в атаку – стук столкнувшихся панцирей звучал на диво громко и приятно для слуха. Я понаблюдал, как они несколько раз повторили это представление.

– Ну и чего деретесь? – спросил я. Они посмотрели на меня. Я кашлянул. – Простите. Занимайтесь своим делом.

Предоставив им разбираться самим, я обошел кабинет – кто знает, возможно, я вижу его в последний раз. Провел пальцами по темно-красным корешкам блокнотов. Целый раздел был озаглавлен ЭОЭ – должно быть, заметки о монахах-скакунах. Двадцать лет наблюдений. Интересно, что она имела в виду, сказав, что хочет показать мне свои записи? В чем состоит ее новый проект?

Свет лампы выхватывал из темноты лежащий на столе темно-красный блокнот, из тех, что были посвящены монаху-скакуну. Как будто нарочно…

Внезапно снаружи, за дверью, заскрипели ступени. Чьи-то шаги. В мозгу зазвенели панические сигналы тревоги и – сам не знаю, зачем и почему – я схватил со стола блокнот и опрометью бросился вон. Знаю, знаю, это было самое настоящее преступление. Возможно, худшее преступление на земле – украсть у исследователя данные. А вдруг под этой обложкой хранились последние недостающие сведения? Но мне так хотелось унести с собой частицу моей матери! Да, не спорю – дети ужасно эгоистичные существа.

Однако, как оказалось, это были вовсе никакие не шаги. Какая-то аномалия. Старый дом сыграл со мной очередную шутку. Отлично проделано, старина, отлично.

Оставалось еще только одно. Прокравшись на кухню, я сунул письмо в банку с печеньем. Так его не найдут до ланча, когда Грейси полезет за печеньем, – а к тому времени я буду уже далеко.{60}

Конечно, Грейси, скорее всего, перескажет родителям наш разговор и они в конце концов вычислят, куда я направляюсь. Возможно, даже успеют дозвониться в Вашингтон раньше, чем я туда доберусь, и тогда сцены на ступенях Смитсоновского музея не будет. Однако этот вариант – как и многие другие – был мне совершенно неподконтролен, так что я занес его в графу «Не волнует» и притворился, будто вовсе о нем не думаю. На самом деле тревога просто вылилась в манеру чуть подпрыгивать на правой ноге при каждом шаге – со мной оно всегда так, когда я стараюсь о чем-то не беспокоиться.{61}

Проходя через Ковбойскую, я увидел, что телевизор тихонько показывает «Случай в Окс-Боу». Толпа на экране смотрела, как собираются вешать троих человек: они, связанные, сидели в седлах. Я невольно застыл, загипнотизированный зловещим действом: натягиваемые веревки, выстрел, ржание лошадей, судороги незримых тел за экраном. Я знал: это не по-настоящему – но все равно.

В темную комнату, постукивая когтями, притрусил Очхорик.

– Привет, Очхорик, – бросил я, не отрываясь от экрана. Они так и не показали тел – лишь три тени, безмолвно скользящие по земле.