Дама была постарше Гарольда, высокая и элегантная, в тонкой блузке. Седые волосы уложены валиком на затылке. Гарольду подумалось, что и Куини, наверное, теперь уже поседела. Интересно, отрастила ли она волосы, как эта дама, или сделала стрижку, как Морин?

– Какое-нибудь ужасное сумасбродство? – полюбопытствовала дама.

Гарольд разубедил ее, мол, ничего подобного, но, к его смятению, в зале по-прежнему висело молчание.

Вторая дама, наоборот, была толстушкой с ниткой скатного жемчуга на шее.

– У нас весьма скверная привычка прислушиваться к чужим разговорам, – сообщила она и засмеялась.

– Хотя это и очень некрасиво с нашей стороны, – заверили они всех остальных.

Речь обеих была такой же громогласной и отшлифованной, как у матери Морин. Гарольд невольно наморщил лоб, пытаясь вычленить в ней гласные.

– Наверное, полет на воздушном шаре, – предположила одна.

– Или безумно дальний заплыв, – подхватила другая.

Все выжидательно поглядели на Гарольда. Он вздохнул. Если бы ему почаще приходилось слышать звучание собственного голоса, наверное, тогда бы ему было легче представить себя оратором, готовым встать и управиться со словами должным образом.

– Я иду пешком, – выдавил он. – Иду в Берик-на-Твиде.

– В какой Берик? На Твиде? – переспросила высокая дама.

– Но до него где-то около пятисот миль, – сказала ее подруга.

Гарольд не имел об этом понятия. Он пока не решался высчитывать расстояние.

– Да, – согласился он, – а то и больше, если держаться в стороне от М-5[9].

Молодой человек в углу покосился на бизнесмена, и его губы скривились в ухмылке. Гарольд невольно заметил это и расстроился. Конечно, они правы, а он смешон. Старичье на пенсии должно сидеть по домам.

– А вы долго тренировались? – не отступалась от него высокая дама.

Бизнесмен сложил газету и оперся на столик, ожидая ответа. У Гарольда промелькнула мысль, не соврать ли им, но в душе он знал, что так нельзя. Чувствовал он и то, что доброжелательность собеседниц выставляет его в еще более жалком свете, поэтому вместо уверенности ощущал только стыд.

– Я не турист. Меня что-то позвало, и я пошел. Это очень нужно одному человеку. У нее рак.

Молодые супруги воззрились на него в замешательстве, словно Гарольд вдруг перешел на иностранный язык.

– То есть вы идете с религиозной целью? – пришла на помощь полная дама. – Совершаете паломничество?

Она посмотрела на подругу. Та вполголоса запела «Доблестью заручись…»[10]. Понемногу ее высокий звонкий голос окреп, а впалые щеки порозовели. Гарольд снова терялся в догадках, поет ли она для всех или только для своей знакомой, но перебивать в любом случае было бы невежливо. Дама смолкла и улыбнулась. Гарольд тоже улыбнулся, но только из-за того, что не представлял, что говорят в таких случаях.

– А она, значит, в курсе, что вы идете? – задал вопрос мужчина, сидевший в углу.

На нем была «гавайка» с короткими рукавами, а руки и грудь покрывала кудрявая темная поросль. Он развалился на сиденье, откинувшись на спинку стула и раскачиваясь на его задних ножках – привычка, за которую Морин постоянно отчитывала Дэвида. Флюиды сомнений распространялись от него по всей комнате.

– Я передал ей сообщение по телефону. И написал письмо.

– И все?

– На другое времени как-то не хватило.

Бизнесмен циничным взглядом пригвоздил Гарольда к стулу. Ясно было, что Гарольд перед ним весь как на ладони.

– Помнится, два молодых человека тоже отправились из Индии с маршем мира, – начала полная дама. – Это было в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом. Они обошли все ядерные уголки планеты и несли с собой чай. Главам ядерных держав они предлагали, если те вдруг почувствуют, что уже готовы нажать красную кнопку, заварить чайку и поразмышлять.