– А она? – спрашиваю я, балансируя между равнодушным знанием о том, что «она», то есть я, промолчала, и имитацией интереса для правдоподобности.

– Не знаю. – Полина делает несколько жадных глотков и только потом обращает внимание на официантку, которая ждет, пока она что-нибудь закажет. – Я еще подумаю, – говорит она ей. А мне: – Герман забрал телефон обратно и молчит.

– В смысле – молчит? – удивляюсь я. – Он же, получается, теперь в курсе, что ты все знаешь?

– Да.

– И вы до сих пор не поговорили об этом? За месяц?

За двадцать восемь бесконечно долгих дней.

Полина улыбается. Горько, страшно, как-то слегка безумно. Рубиновое вино запеклось кровавыми корками у нее на губах, она трогает их кончиком языка и мотает головой.

– Мы не разговариваем, Лан. Мы теперь только орем. Тем вечером мы поругались в первый раз за десять лет. Страшно, чудовищно поругались, Лан. Отвратительно. Я на него орала, какой он мудак и испортил мне жизнь, он на меня орал…

Герман – орал?

Хочу сказать, что невозможно представить орущего Германа, но потом вспоминаю историю с парковкой и его угрозами тому мужику и прикусываю язык.

Возможно. Все возможно

Изменяющий Герман, орущий Герман…

Как много нового мы узнали в этом году о Германе.

– Ну он хоть покаялся? Просил прощения? – продолжаю пытать я.

– Нет, Лана! Нет! Ничего он не просил! Он просто орал на меня! – нервные пальцы Полины так стискивают тонкую ножку бокала, что я боюсь – она его сломает. – А потом ушел спать в гостиную. То есть, я по утрам теперь должна успеть встать до того, как проснется Маруська, чтобы его разбудить и успеть убрать постель. А то она заметит и будет задавать вопросы.

– А про то, что вы орете, она вопросы не задает?

– Мы стараемся не при ней…

Полина отпивает вина и сама доливает бокал доверху. Она из тех женщин-волшебниц, у кого бокалы всегда остаются кристально прозрачными, чистыми, не заляпанными пальцами. У меня такое колдовство никогда не выходит.

Даже сейчас, когда Полина сходит с ума от боли, она умудряется оставаться изысканной и красивой в своем горе. У меня ни за что не получилось бы так держать лицо, так красиво пить уже далеко не первую бутылку вина, и даже стареть от страданий – благородно.

Ловлю себя на том, что никак не могу вообразить себе настоящие скандалы Германа и Полины. В моей голове они лишь слегка повышают голос друг на друга и сжимают побелевшими пальцами спинку стула или золотой «паркер», сверля друг друга яростными взглядами.

– Он с ней расстался?

Это очень логичный вопрос от сочувствующей подруги. Нет? Да? Не знаю.

Я все равно его задаю, потому что мне нужно знать.

– Я не знаю! – почти выкрикивает Полина. – Не знаю! Я, как безумная ищейка, проверяю каждую смс на его телефоне, принюхиваюсь к пиджаку, ищу на нем чужие волосы. Сажусь в машину и сразу оглядываюсь – вдруг она что-то тут забыла? Если он задерживается на работе, я названиваю ему каждые пять минут! Он орет на меня, а я все равно звоню!

– Ты спрашивала?

Она смотрит на меня, проводит дрожащей рукой по лбу, отводя волосы в сторону.

– Не знаю! Я пыталась. Но мы каждый раз вдруг переходим к миллиону претензий друг к другу! Мне кажется…

Вот с этого момента я больше не хочу ее слышать.

Эгоистично. Подло. Да.

Не хочу.

Раньше мне удавалось с ней видеться, не думая каждую секунду о том, что вот, ее муж изменяет ей – со мной.

Герман и я были отдельно.

Полина и я – отдельно.

Первый раз, когда она позвала меня погулять по зимнему парку после того, как Герман увез меня в свой офис и там цинично поимел, как замену Нелли.

Я не хотела идти и отмазывалась как могла. Какая уж тут дружба, если я могу двумя словами разрушить ее идеальный брак – и мне даже не будет жаль, потому что Герман, считала я тогда, не заслуживает такой жены, как Полина.