В деревне уже слышалась стрельба. В избу ввалились сразу несколько чужих мужиков с ружьями:

– Где хозяин?

Не добившись ответа, обшарили все углы, заглянули и в подпол, и на чердак. Уходя, приказали всем через полчаса собраться на площади. Василиса Дмитриевна поняла, что с этими людьми шутки плохи, велела сыновьям собираться.

Площадью называлась большая поляна посреди деревни, перед домом Семёна Ильича, самого богатого в Осиновике мужика. Дом был знатный, с высоким парадным крыльцом, выходящим прямо на улицу, с гульбищем со стороны просторного двора, с маленьким оконцем под коньком, крепким заплотом и высокими тесовыми воротами. На противоположной стороне улицы, в широком промежутке между домами, росло несколько высоких черёмух и стоял общественный колодец-журавель. За колодцем широкий луг полого поднимался на кудрявую Осиновую гору. В тени черёмух заботливые жители поставили пару скамеек.

Как бы само собой образовалось удобное и красивое место в самом центре деревни. Здесь бабы у колодца собирали все деревенские сплетни, мужики, присев в тенёчке после трудового дня, обсуждали свои крестьянские дела. Летними вечерами молодёжь устраивала игры на лугу. Черёмуха здесь была самая крупная и сладкая во всей деревне, и ребятишки ловко лазали с ветки на ветку, лакомясь ягодами, а наевшись досыта, собирали их кто в туески, кто в корзинки. До чего же вкусны зимой пироги с толчёной черёмухой и мёдом!

А какой красивый вид открывался от колодца. На улицу глянешь – глаз радуется: всё здесь родное, дома стоят хоть и разного достатка, но все опрятные, перед каждым двором аккуратный лужок и обязательно палисадничек с кустиком калины или рябинки, с марьиным корнем и саранками.

Глянешь на луг, на Осиновую гору – сердцу отрада: васильки и цикорий, ромашки и геранки, и земляничка в июне, а ближе к июлю клубничка краснеет своими сладкими ягодками-пуговками. А дух какой стоит над лугом – не надышаться.

Зимой снег белый-белый, будто драгоценными бриллиантами усыпан, искрится, сияет на солнце. На самодельных лыжах с горы едешь долго-долго, всё набирая скорость по пути, а солнце слепит глаза, и деревня стоит вся в сиянии.

И вот на эту благословенную площадь ранним ноябрьским утром собрались встревоженные жители Осиновика. Ничего хорошего не ожидали они от этого собрания, но то, что случилось после, повергло всех в ужас.

На высоком крыльце дома Семёна Ильича стоял, широко расставив ноги, среднего роста мужчина со стальным блеском пронзительных глаз, в кожаной тужурке, перепоясанной потёртыми ремнями. Он держался по-хозяйски, на всякий случай засунув руки в оттопыренные карманы. Придирчиво оглядывал собравшихся, особенно вглядываясь в лица людей мужского пола от мала до велика. Однако взрослых мужиков на площади почти не было. Сам Семён Ильич, невысокий, но ещё крепкий старик, смиренно стоял в первом ряду толпы. Он внимательно рассматривал мёрзлую землю у себя под ногами, иногда осторожно посматривал под крыльцо, где толпилось несколько человек деревенских мужиков со связанными руками и битыми рожами. Среди них, он знал, должен быть один из его сыновей, но он его не видел.

Пленённых мужиков охраняли вооружённые люди. Поднять глаза выше, на стоящих на крыльце людей, Семён Ильич запретил себе, чтоб никто не имел возможности по глазам прочесть его мысли. За его спиной стояли жена, две невестки и пятеро внуков-подростков. Толпу собравшихся на площади жителей Осиновика по периметру охраняли конники, так же перепоясанные ремнями и с оружием в руках. Получалось, что все жители Осиновика оказались в плену, но только у некоторых из них были связаны руки.