Наступали холода, и народ из этапа потихоньку начал убавляться: кто-то запил или ударился в прочие грехи, а кто-то переступил закон и снова лишился свободы.

Холода подгоняли, и основная часть бригады занялась сооружением тепляков и другими вспомогательными работами. А в одно утро мастер собрал всех в круг и объявил, что их основная задача до нового года – завершение работ по фундаментам.

– Если до нового года фундаменты готовы не будут, то объект в Найбе заморозят до лучшей поры, – подвел итог мастер Барсуков и, медленно оглядев присутствующих, произнёс с уверенным видом: – А вас, ребята, скорее всего, переведут тогда в Качкар!.. Там работы хватит на всех!

Это известие радости не у кого не вызвало и на то у каждого нашлись свои причины. Подпорченное настроение у Жеки несколько улучшилось, когда после обеда он получил на почте телеграмму из дома. Он ждал её и надеялся с помощью этой телеграммы вырваться из Найбы на несколько дней в родной Неверов.

Василий Захарович Митяев (за глаза Митяй или Захарыч) по призванию был артистом, немного балагуром, любил охоту с рыбалкой, хорошо выпить, однако по воле партии и причудам судьбы служил в органах милиции, являясь старшим участковым уполномоченным, и отвечал в настоящее время за законность и порядок в самой Найбе и её окрестностях.

Участок у него в Кымском районе оказался самым большим. На круг эти просторные и не слишком спокойные владения раскинулись почти в двадцать пять километров, о чём Митяев любил, при случае, непременно кому-нибудь напомнить. Вот к нему Зотов и поспешил с телеграммой от родных, заверенной врачом, в надежде получить краткосрочный отпуск по семейным обстоятельствам.

В кабинете участкового Жека успел едва разглядеть женщину неопределенного возраста с рыжими волосами и припухшим лицом, как Митяев приостановил его поднятием руки.

– Погуляй, милок, погуляй чуток, – почти ласково проговорил он, – а после дамы – заходи!

Найба накрылась снегом, было тихо и не видно не души. Бродить одному по посёлку Жеке не хотелось, а из кабинета Митяева с крохотной прихожей отчетливо доносился голос участкового:

– От гражданки Фелиции Львовны Сторчак, проживающей в посёлке Найба по улице… бу-бубу… заявление… двадцать седьмого октября текущего года я познакомилась в окрестностях посёлка Найба с гражданином Александром, по кличке Баклан, поскольку его настоящей фамилии не знаю. Мы понравились друг другу и вступили в тот же день в интимные отношения. Потом он пригласил меня к себе в общежитие по улице Советской, дом тринадцать. Там мы… бу-бубу… где меня после… бу-бубу… где меня потом… бу-бубу… прошу за причиненные насильственные действия… бу-бубу… в соответствии с законом… бу-бубу… привлечь к ответственности лиц, совершивших указанные действия по отношению ко мне… подпись и дата.

Наступила пауза, потом послышались всхлипы, а вслед за ними раздался возмущённый женский крик:

– Я ж ему одному хотела дать, а он, подлец, всех своих дружков позвал! – женщина продолжала всхлипывать, а Митяев, похоже, размышлял.

Жека собрался уже пройтись, как опять повалил снег, и он, притаившись от непогоды под узким козырьком над полураскрытой входной дверью в прихожую, стал невольным свидетелем разговора в кабинете Митяева.

– Фелиция… Фёкла Львовна, – говорил Митяев, – ты ж умная баба!.. Институт закончила, аспирантуру… Не возьму я твою бумагу даже на всякий случай и дела никакого не будет!.. И пойми меня правильно… Нет никаких фактов!.. Вещдоков!.. Свидетелей!

– Не Фёкла я, не Фёкла, товарищ милиционер! – поправляла его женщина, а Митяев невозмутимо продолжал разговор. Женщина, всхлипывая, возражала ему, но Митяев был непреклонен: