Степан Макарыч бегло взглянув на докладную, протянул её назад.

– Это моя докладная. Там я всё изложил. Какие тут могут быть вопросы?

Макарыч вдруг занервничал, опасаясь, что застрянет здесь надолго. Но следователь, будто прочитав его мысли, сказал:

– Мне хотелось бы уточнить только один момент. Вы никого из них не сможете припомнить, – раньше видели или кто-то из них вам знаком?

Макарыч отрицательно покачал головой и сказал:

– Там темновато было. Наверх я с ними не ходил, так что ничего не могу сказать.

Следователь взял ещё один листок и, взглянув на него, спросил снова:

– А такая фамилия вам не знакома, – Курков?

Макарыч не долго думал.

– Работает у нас Иван Курков, слесарем-сантехником на первой диспетчерской. На Абакумова, значит.

– Ясно! Ну, что ж, хорошо. Значит, ребят вы припомнить не можете. Ну, а узнать в лицо кого-нибудь сможете?

– Наверно, если покажут! Точно! – Макарыч вдруг осенённо вскинул палец. – Вроде, там один из них был, лицом – ну вылитый Иван!

– Вы не ошибаетесь?

– Да нет! У Ивана, точно, сын учится в девятом. А что, – с недоумённым подозрением спросил Макарыч, – неужели он того… замешан? Что-то не верится. Уж больно садистское изуверство сотворили с девочкой! Не по-пацаньи это, кишка у них тонка!

– Мы разрабатываем все возможные версии, вплоть до абсурдных. Такова уж специфика нашей работы. Пока ничего определённого нет, по делу пройдут все, кто хоть как-то относится к нему. Так что, возможно, нам придется ещё раз побеспокоить вас. А на сегодня всё. Вам повестка нужна?

– Нет. Руководство в курсе, где я. До свидания.

Когда за Лепилиным закрылась дверь, Стариков взялся за телефонную трубку:

– Олег, всё подтвердилось… бригадир из ДЭЗ’а сказал, что такой у них работает… Ну и что? Мало ли как она у него оказалась… Я тебе говорю… Это ничего не доказывает!.. Хорошо, тогда я сейчас в школу… А мне кажется! Уж больно расчленёнка непрофессионально проделана… Пока!

Стариков посидел ещё пару минут, размышляя о чём-то. Затем, уложив в папку документы, спрятал их в сейф, оделся и вышел.

Лёха, продув очередную партию, с раздражением задавив окурок в приспособленной под пепельницу полочке из-под унитазного бачка, сопя, отошёл в угол. Там, накрыв голову газетой, забросил ноги на стул и застыл, разом превратившись в кучу тряпья, неотличимо похожей от наваленных рядом ватников и полушубков других слесарей. Когда Стас вернулся, Виктор уже сидел напротив Виталия и хмыкал:

– Садись, подвигай фигуры! Фору дам!

Виктор играл хорошо. Пользуясь этим, он ставил свои «халтуры» против инструментов и оснастки своих оппонентов. Но Витя был хитрован и ловко манипулировал своими шахматными возможностями. Иногда он намеренно ставил маловыгодные «халтуры» против дешёвой «выгоды». Проигрывая, он не скрывал своего великого огорчения по поводу «непрухи». Ловились на его удочку все, запоминая, что Витя игрок не фартовый. Потом, во время какого-либо праздничного междусобойчика, он, подведя разгорячённого сослуживца к доске, невинно просил сгонять партийку-другую, под интерес. И уж тут-то Витя, намеренно спаивавший свою шахматную жертву, объегоривал её на отменный куш, положим, в виде дорогущей «трещотки» для нарезки резьбы-двухдюймовки.

Стас не уловил момента, что случилось. Все как-то разом вдруг пришли в движение. Мигом исчезли шахматы со стола. Оник, Лёха-«прапор» и даже флегматичный Анатолий Павлович приняли вид, про который любой из вошедших мог бы с полной уверенностью сказать, что эти люди только что отдали все силы тяжелой работе. Вся слесарная братия стала похожа на десантный отряд на марше в тылу противника.