– Кто это был? – спросила Марина.

Ключница тетя Валя, толстая и добродушная, всегда любившая Марину ужаснулась незнанию:

– Романов Григорий Васильевич – первый секретарь Ленинградского обкома партии.

– Ну, Марина, даешь. Платят хорошо! Что ж не сказала, что мало? – закричали девчата наперебой.

– А вы что молчали? В рот воды набрали и молчат. А мне и так хорошо. Да и кто вам прибавит?

Она опять макнула валик на длинной палке в водную краску и зеленым цветом стала красить стену.

– Про Романова говорят, – сказала Лелька, – он свадьбу дочери в Эрмитаже делал!

– Да врут! – ответила удивленная Марина.

 Ночью снился ей Эрмитаж, дамы в длинных воздушных платьях, танцующие среди антуража музея. Марину звали Мария и приглашали на вальс кавалеры, а Петька Смирнов, сейчас курсант Омского танкового училища из совхоза «Пермский», стоял в стороне и сверлил ее своими черными глазами.

Проснулась от громкого гимна, пора на работу за кисти и краски – художница! В общем, скоро им выдали командировочные. Оставалось несколько дней до отъезда на БАМ, и она взялась читать Мишин дневник.

После обеда нас повезли в Русский музей. Раньше я никогда не видел настоящих полотен художников, только репродукции. Сцены античной жизни. Обнаженные боги. Брюллов. Полуобнаженные вакханки. Айвазовский. Его картины изумительны, сколько в них света. Вода колется! Я, подсвеченный изнутри, попал на выставку Рериха и Куинджи… В его полотнах – природа. Стоял, смотрел и вспоминал дом. Столько нахлынуло.

Поспорил с одной девчонкой. Речь шла о картине Куинджи «Ночь над Днепром». Я прошелся томно о горизонте и светотенях и неожиданно нарвался на комплимент. После Рериха долго искал ее по всем залам, но не нашел! Меня поразили ее слова: «Вот приедешь сюда, посмотришь, постоишь и хочется самой за кисти взяться и что-нибудь нарисовать!»

Я спросил тогда:

– Вы что, художница?

Она ответила:

– Нет. Я ни разу не бралась за кисти и карандаши.

Я тогда подумал: «А что, если самому?», но тут же убил эту мысль в зародыше.

Товарищи купили билет на концерт ансамбля «Но.То.Цо». Лишний билет вручили мне. После Русского музея хотелось петь. Купил мороженое. Побрел на остановку трамвая, который довез меня до дворца «Юбилейный». Рядом была мусульманская мечеть. Я подошел, поднялся к решетке и стал вглядываться сквозь вечерний сумрак в великолепную мозаику и кованые (литые) двери, не забывая слизывать таявшее мороженое. С каждым глотком нервная дрожь пронзала меня. Вся мечеть была довольно красива с синими куполами и минаретами.

Случайно оглянулся. В поле зрения попала проходящая женская фигурка. Это была закутанная в платок и держащая сверток в руках девушка. Лица не разглядел, но тем не менее, бодро спросил:

– Девушка, вы случайно не знаете историю этой мечети?

Она повернулась и тихо сказала:

– Историю не знаю, а есть мороженое здесь нельзя!

Сказав эти слова, странно прозвучавшие для меня, она повернулась и продолжила свой путь.

– Но почему? – закричал я, – объясните!

Но она скрылась за углом. Пожав плечами, я попрыгал на месте, сделал ряд движений, согревающих кровь, и принялся снова за мороженое и за прерванный осмотр. Так прошло несколько минут, нужного трамвая всё не было. Тут я опять увидел эту девушку. Она стояла за спиной и, как только я случайно повернулся, сказала… Что она сказала, я не напишу, это была длинная нотация. Виноватым я себя не чувствовал. Прошелся в ответ по поводу ее вероятного настроения, сомнений верующего и ее собственных грехопадений.

«С виду – татарка», – подумал я, и впоследствии узнал, что не ошибся. Симпатичное строгое лицо, черные глаза и волосы, немного курносый нос (она потом сказала, что в этом виноваты мы, русские). Рост – чуть выше среднего,