– Так дома он… Спать изволит, кормилец.

– А ну-ка, – раздвинул толпу Салтыков, – посторонись.

Чиновники быстро засеменили вверх по крашеной масляной краскою лестнице. За ними последовали еще двое рядовых из полицейского участка и понятые.

– Добавь света! – гаркнул вахмистр, задерживаясь внизу, – А ну, кто там еще – двигай все сюда, на улицу! …Да убери же ты псов, …зарублю! А ты, Васильков, закрой ворота и стой там. Да смотри, чтобы ни одна сволочь не ускользнула!

Расторопные чиновники хозяйничали в горнице. Приданные им в помощь из Управы двое чинов обыскивали тем временем другие комнаты. Хозяин дома, старик лет семидесяти с окладистой бородою и в исподней рубахе, молчаливо взирал на происходящее, сидя по центру комнаты. Три бабы – жена и дочери, застывшие в дверях, ревели навзрыд.

– Ну что, Трофим Тихоныч, – спрашивал старика Мельников, – будете упорствовать?

Хозяин сурово молчал.

– А ведь Ананий сдал вас,… сдал со всеми потрохами.

Хозяин фыркнул в бороду.

– Советую добровольно помочь следствию, – нервно вторил Мельникову Салтыков, перебирая в углу под деревянной божницей стопку старопечатных книг.

– А вы скажите, в чем вина, я и подумаю.

– А вы не знаете? – повел бровью Мельников.

– Ну-у-у-у, знать-то я много чего могу, давно на свете живу, а вам-то что. Убил я кого, или ограбил?

Мельников хмыкнул:

– К вере раскольничьей совращали-с.

– Подумаешь, велика потеря. А вы докажите?

– Верно, плохо слышите, Трофим Тихоныч? Я же сказал: все тот же Ситников, он же – лжеинок Анатолий, сдал вашу тайную организацию.

Старик отрицательно покачал головой:

– Не знаю такого, и ведать не ведаю, о чем говорить изволите.

– Так значит? – Мельников пристально смотрел на подследственного, пытаясь проникнуть ему в голову.

Не выдержав взгляда, старик Щедрин выдохнул:

– Ну, сдавал я ему угол, что с того… Ну, ссудил деньгами в виду крайней необходимости. Чай, дело свое имею. Авось, не обеднею с нескольких ассигнаций. Да на наших плечах купеческих Россия держится!

Щедрин повернул голову в сторону вопрошающего:

– А вы, господа хорошие, разве не помогли бы вопиющему о помощи?

– Не юлите, Трофим Тихоныч, – вступился Салтыков, приблизившись к Щедрину, – Видали мы ваши ассигнации и для кого они предназначаются – знаем. Да и переписку вашу секретную читали-с. Вы, окромя того что купец-картузник, еще и фальшивомонетчик!

– Молод ты еще, – отозвался старик.

Вероятно, Щедрин хотел еще что-то такое добавить к сказанному, но не успел. Салтыков, что есть силы, ударил лжеепископа по лицу. Старик охнул и схватился за челюсть. Бабы в дверях взвыли как по команде, но их тут же выгнали. Взбешенный чиновник навис над раскольником, готовясь ударить вновь. Его большие на выкате глаза старались пригвоздить старика к полу, а крепко сжатый кулак завис над убеленной сединами головой.

– Где станок печатный хороните?! Кому деньгу поддельную сбываете?!

Старообрядец беспомощно озирался по сторонам, ища справедливости. Но никого, акромя обидчика и чиновника Мельникова рядом не было. Полицейский, загородивший всем телом дверной проем, виновато понурил голову.

– Вы понимаете, что вам за это будет?! Тюремный замок, суд, каторга, – продолжал напирать Салтыков.

– И это слабо сказано, – кивал помощник, – Политическое дело, государственной изменой попахивает.

– Да как так-то? – встрепенулся старик, позабыв про зубы, – Что значит государственное, я же всей душою за императора нашего…

Тут в двери протиснулся унтер, и Салтыков для продолжения обыска отлучился в задние комнаты, пригрозив напоследок раскольнику. Дальнейший разговор происходил между Щедриным и господином Мельниковым с глазу на глаз.