— Не ты ли на меня донесешь, щенок?

Держа мятые листы под мышкой, офицер выпрямился и четко отрапортовал:

— Мне осталось всего полгода до смены, хочу закончить службу под вашим руководством, господин Багери.

Субад откинулся на жестком стуле, достал сигарету – единственное дорогое удовольствие, на которое не скупился в этой вонючей дыре.

— Ты - хороший солдат, Шухо. Ты мне нравишься.

— Рад стараться, хозяин!

В карих глазах офицера мелькнули веселые искорки. Он знал, что начальник благоволит ему за уравновешенность и опрятность, а также умение слушать там, где следует, и вовремя говорить то, что требуется. Ценное качество для подчиненного.

Наконец материал на Тарико Йори Сан оказался в руках Субада. Изучение ее короткой биографии и решения суда заняло у начлагеря не более десяти минут. Особенно пристально он рассматривал показания свидетелей. Так, например, в деле была справка за подписью директора Музея прогрессивного искусства господина Магуто. В ней говорилось, что работы молодой художницы несут дух упадничества, присуждение им премии на фестивале в Хорсаки было ошибкой, за которую уже смещены с должностей нерадивые сотрудники.

В дверь постучали и тот же молодцеватый офицер доложил Субаду, что заключенная под номером семьдесят семь доставлена из лазарета в управление. Дожидается в «бытовушке».

— Быстро сработали! – резюмировал Субад. – До вечернего обхода свободен. Я буду у себя.

— Здесь вас Нуями хочет видеть, - с оттенком пренебрежения доложил офицер.

— Что-то срочное?

— Просил сообщить, что вопрос касается условий проживания личного состава.

— Давай его сюда! Я спешу.

Скоро в двери боком просунулся невысокий крепыш с мясистым багровым лицом. По петрианскому обычаю он поклонился, подняв ладони над головой в знак наивысшего уважения.

— Чего тебе? – буркнул Субад, выходя из-за стола.

— Господин начальник, ты знаешь, я твой преданный пес, по первому слову любому глотку перегрызу. Брось мне одну сладкую косточку за верную службу.

— Совсем ошалел? Чего еще не хватает, и так каждый месяц отправляешь родне арестантское барахло на продажу, сам жрешь в три горла. Ну, говори, зачем пришел?

Субад был голоден и после обеда планировал отдохнуть на своей половине, разобраться с памятником для Камы и еще эта девчонка, похожая на озябшую пташку... надо наконец разобраться с надгробием, отдать последний долг мохнатой любимице.

— Отдай мне новенькую из больнички, - выдохнул вдруг Нуями, сверкнув маленькими свинячьими глазками.

— Кого? – усмехнулся Субад, но уже твердо знал, что откажет. Правда, Нуями - хороший пес и заслуживает обоснования.

— Я оставил ее себе. Выбери другую. Больше вопросов нет? Можешь идти.

Нуями на мгновение замер, словно обдумывая слова начальника, а потом попятился задом к дверям и внятно, с угодливыми интонациями протянул:

— Тогда разреши взять после тебя, когда надоест. Больше не обещай никому. Окажи мне большую честь… после тебя.

Субаду кивнул и быстрым шагом покинул кабинет.

Раньше на домашней половине Управы его ждала бы Кама. Теперь – несколько подобострастных слуг и ни одной близкой души. Может, взять нового щенка из петрианских гончих или кротовников? Начать сначала, заново привыкать, снимать ржавые засовы с души.

Толстуха Риза встретила его на кухне с таким видом, будто обед подгорел.

— Где девчонка? – сразу спросил Субад. – Ты случайно в пирог ее запекла?

— Я все тут обыскала – нет ее. А на вашу сторону ходить без разрешения не велели. Может, позвать господина Шухо?

— Зачем, если я уже здесь. Собери еды, унесу в кабинет.

— Да, господин.

Первый год в «Уригучи» Субад требовал тщательно накрывать на стол и приглашал офицеров, но светский налет постепенно исчезал из его быта вместе с желанием говорить с подчиненными на отвлеченные темы. Субад дичал, замыкался в себе, проявляя худшие черты нрава – равнодушие и жестокость.