Как-то раз Фёдор, маясь в унылой вонючей палате от безделья, подозвал к себе симпатичную санитарку:

– Зиночка, дорогая, нет ли у тебя старых ненужных капельниц?

– Найду, Федя, если вам очень надо, – серьёзно ответила Зина,

Больные учили друг друга делать из пластикового мусора различные поделки – Фёдор стал изготавливать рыбок с длинными хвостами.

Слово за слово – начали общаться, делиться мыслями и рассказывать о жизни. Зина была доброй и неглупой, Федор ей нравился. А что псих – так гении же все слегка того, это известно.

Рыбки, изготовленные тогда в больнице, висели над Иришиной колыбелью, а позже перекочевали и к Кире. Талантливый человек всегда найдёт, из чего изготовить красоту для грядущих поколений.

Выйдя из больницы, истощённый Фёдор отправился не к старой матери, а прямиком в трехкомнатную квартиру санитарки. Расположился в маленькой комнате со своими холстами и красками, рисовал, играл на треснувшей мандолине, найденной на помойке, пел песни собственного сочинения. Песни свои – все до единой – посвящал любимой женщине Зинаиде.

Периодически вновь выныривал из гнусной окружающей реальности и с облегчением возвращался в привычную палату в психиатрической больнице.

Картины не продавались, семья существовала на инвалидную пенсию Фёдора и жалкие доходы Зинаиды. Жили очень непросто, но дружно и мирно.

Сын Зины вскоре ушел в армию, через год родилась Ириша, а три года спустя Федор тихо и быстро сгорел от рака лёгких.

Ира всегда утверждала, что помнит отца, но на деле, конечно же, представляла себе лишь его автопортрет, неизменно кривовато висевший на гвоздике в комнате матери. Дочь, увы, почти не унаследовала отцовских талантов – по крайней мере, они не проявлялись у нее так ярко, как у внучки Фёдора, маленькой Киры.

Но было у Ириши, надо сказать, одно интересное свойство: она умела мысленно говорить с животными. Бабушки со стороны Зинаиды поголовно считались в своих деревнях ведьмами, и эти способности передались Ире в полной мере. Да только толку-то? Кому это нужно в наш век?

Прабабушка Лиза и органная скамья

Прабабка Киры со стороны отца была мировая. Старухой не назовёшь: знатная питерская дама, богиня коммунальной кухни. Худощавая леди в парике и мужской рубахе навыпуск. Неизвестно, видел ли её хоть кто-нибудь без сигареты и чашки кофе в руке.

Елизавета – и имя-то королевское! – обладала невероятной профессией – была органисткой. Скажите, как вообще человеку может прийти в голову мысль учиться играть на органе?

Коммунальная квартира, в которой проживала Елизавета Андреевна, была страшной и немного сказочной – так казалось маленькой Кире. Расположенная на узкой улице темная прабабушкина обитель когда-то выходила окнами прямо на морг, стихийно возникший в этом месте во время блокады города.

– Улицы до третьего этажа были завалены трупами, – безжалостно рассказывала прабабушка онемевшей от ужаса девочке, – детей там тоже немало было. Хоронить не успевали, трупы лежали здесь до весны.

Восьмилетняя Лиза во время блокады чудом оказалась с матерью за городом, в кольцо врага не попала. Скитались по родственникам где-то за Уралом, голодали не меньше, чем ленинградцы, но всё же выжили. В чудом сохранившуюся квартиру вернулись уже после войны.

Напротив дома прабабушки располагалась лютеранская кирха – величественное светло-жёлтое здание с настоящим духовым органом внутри.

– Наша циыыырковь, – всегда нараспев говорила Елизавета.

Кира, впервые посетив прабабушкин концерт, долго ждала клоунов, но, к её разочарованию, вышла лишь тётя в черном одеянии, с короткими светлыми кудряшками на голове. Долго вещала что-то непонятное, глаза горели от воодушевления и блеска свечей в алтаре.