Вот еще СМС.

Привет. Это Перепелкина. Не ожидал? Я Толика в госпиталь доставляла. Помнишь Толика? Попал под обстрел, минами накрыло.

Толика? Помню. Толик Бекулов. Перепелкина с Толиком вычислили меня. Но… Я вернулся к предыдущему сообщению. Про Толика, про Перепелкину, может быть, потом.

Лиза. Поздравила с юбилеем. Зачем? Чего хотела? Тут выскочило вдруг, без связи, проявились следы памяти:

Едем с Мансуровым в метро, случайно рядом оказались. На лице скрытая улыбка, такой он, как правило, другим не помню, с ним, как с приятелем. Возможно, и сегодня пишет, лекции читает, семинары ведет. Сейчас загуглю, посмотрю.

Социолог, философ, психолог.

Уже нет его.

Участник Великой Отечественной войны, награжден орденами…

Недавно умер, какие-то месяцы не дожил до войны, где Толика минами накрыло. О чем мы говорили в метро? Не могу вспомнить, как не напрягаюсь. Могу напридумывать. Но нет, не стану. Хорошо с ним было – внимательный, деликатный, улыбчивый.

Мой отец тоже воевал, он как бы рядом всегда, не особенно деликатный он, и не философ, и даже не профессор. Только раз я не поздравил его с днем рождения, потому что именно в тот день, когда я его не поздравил, меня взрывной волной стукнуло о колонну в метро. Очнулся, меня тащат куда-то, и нога вывернута нелепо, да будто и не моя нога это вовсе. Отец о войне не рассказывает, не любит. От матери только услышал, ей, значит, что-то рассказывал, а она мне. О том, как скачет с шашкой, догоняет немца и шашкой сверху от плеча до плеча, тот обрубком ногами по земле топ, топ, топ, топ. И падает. Наверное, ж падает, только отец этого уже не видит. Атака, горячка. А может, видит, надо спросить. Отец тоже улыбчивый, открыто улыбчивый; уныние, стрессы, депрессии – не про него. На войне он командиром отделения был, в разведке, как и Толя Бекулов. А как воевал Мансуров? Не спросил, мы с ним явно не о войне говорили. Так о чем же? Ведь не удалял я этот разговор, может еще всплывет. Во сне?

Первая, вторая сигнальная система. Первая у всех живых; все, кто ходит, ползает, движется, работает челюстями – все с первой. Со второй всё не так. Любопытно, он ведь материалист? А его учение о сигнальных системах – это, как бы, со стороны материалиста видение Бога. Может быть, об этом в метро с ним говорили, о второй сигнальной системе, которая непосредственно связана со словом? И только со словом. И тут никакого мутного поля неопределенности между собакой и человеком, а вполне себе ясное разделение. Хотя, конечно, любить легче собаку.

– Все, хотят любви, даже те, кто всех ненавидит, – это след памяти всплыл. Боря Келдышев.

– Любви? Да все хотят восхищения, – это я. – И только. Смотрите, глаз не отрывайте, трепещите и визжите – жажда восторга. И только.

– Мало? Трепет, восторг – чего еще? В чем разница?

– Одна дает, другая дразнится, вот тебе и разница. Любовь – чувство, остальное эмоции. Первая сигнальная система.

– Умничаешь? Учитель.

– Учитель. И что? Любовь и слово, слово и любовь, нет одного без другого. Жажда, восторг – от родства с животными. Животное – эмоции.

Боря молчал. Темнел лицом. От ушей шла лиловая волна, устремляясь к вискам и кончику носа.

– Да? – произнес, наконец. Остановил машину, мы ехали с ним куда-то, закурил. Сзади посигналили. Съехал к тротуару, припарковался, докурил, посмотрел на меня.

– На учителя всегда найдется учитель. Тот, что покруче, «а древо жизни пышно зеленеет», – и захохотал, – Любовь! Любовь!

Лиза! Лиза любила меня? Сильно сомнительно. С юбилеем поздравила. А я влюбился с первого касания. На новогоднем вечере, в девятом классе, танцевал с Ромео, Лиза была в костюме Ромео со шпагой на боку, а ее подружка оделась Джульеттой. Ромео и Джульетта – тонкие, высокие, заносчивые и надменные. Трудно поверить, но и сейчас при воспоминании о том танце под Битлз…