Мы ещё замедлили шаг, и я почему-то всё так же шёпотом продолжил говорить с Васькой:

– Алексей Алексеевич очень классный мужик. Не любит ссоры, скандалы. А вот его жена постоянно его «пилит», чтоб делал что-то в огороде. Теперь он очень любит рыбалку. Там тихо, и никто не заставляет копать грядки. Можно спокойно посидеть помолчать. Или тихонько пообщаться с кем-то из рыбаков. В одной такой беседе он даже подарил мне несколько крючков для ловли карася. Японские! – гордо добавил я.

– Ну, надо же! – с притворным восторгом сыронизировал Васька. От такой реакции мне стало немного обидно, но я решил не показывать этого другу. Это же Васька – что с него взять. Вот если бы здесь случилось что-то загадочное, то он бы такое любопытство проявил, что позавидовать можно! Да он бы душу из всех вынул, но разгадал бы любое происшествие! А ведя беседы о рыбалке, преступлений особо не раскроешь. Учитывая это, я глубоко вздохнул и спокойно продолжил:

– Иногда он сбегает на рыбалку от своей жены, чтоб она не заставила его работать в огороде. А Эмма Викторовна ещё как может. Она раньше работала учителем физики. Строгая училка, судя по всему. Она кого хочешь может заставить работать в огороде. Сейчас, правда, она уже на пенсии.

– Это хорошо, – заключил Васька, – пусть лучше Алексея Алексеевича мучает, чем детей в школе. Он хоть на рыбалку может сбежать. А мы куда денемся из класса?

Вдруг мы услышали тихий плач, очень похожий на писк мыши, которую чем-то придавили. Только писк был довольно протяжным и противным. Не сказать что мышь пищит приятней, но всё же! Мы остановились и прислушались. Плакали двое! Совсем рядом. Вот только где? Я стал вглядываться в большие кусты смородины, что росли у дороги возле самого забора. Рядом стояло раскидистое дерево вишни. Да, плач доносился оттуда, со двора Алексея Алексеевича! Мы подошли ближе и заглянули через забор. Две девчонки горько плакали, прижавшись друг к дружке.

– Привет! – как можно дружелюбнее сказал Васька.

– Ой! – испугались девчонки. – Кто вы?

Они настолько были поглощены своим горем, что не слышали, как мы шли по улице. Их красные от слёз глаза говорили о том, что плачут они уже довольно долго.

– Меня Вася зовут! – ещё доброжелательнее сказал Васька, чтобы они его не боялись. Он умеет сориентироваться практически в любой ситуации, чтобы втереться в доверие. – Нам скоро стукнет по двенадцать лет, – приврал Васька, – а это мой друг Джон, он всего на месяц старше меня. Вы, наверное, с ним уже знакомы?

Васька всегда называл меня «Джон», если чувствовал, что где-то рядом появляется запутанная история.

– Не совсем, – посмотрев на меня своими красивыми (как у Лисичкиной), заплаканными глазами, сказала та, что постарше. – Виделись издали несколько раз, но не знакомились.

– Угу, – важно промычал я.

– Так давайте познакомимся! – предложил Васька. – Как вас зовут?

– Меня Света, – сказала та, что старше, предварительно стерев с лица слёзы и убрав чёлку назад.

– А твою подружку? – поинтересовался Васька.

– Сам ты подружка! – обиделась та, что помладше. – Я никакая не подружка. Я – сестра! Меня зовут Анечка.

Мы заметили, что Анечка немного картавит, и некоторые слова у неё звучат довольно смешно. Но ничего страшного в этом нет – научится ещё!

– Понял, – сказал Васька и добавил: – Тебе уже, наверное, лет семь?

Я прекрасно знал этот психологический приём, который применял Вася, когда хотел кому-то понравиться. Он явно завышал возраст тем, кто выглядел младше своих лет. И явно занижал его тем, кто был старше. Взрослым людям обычно хочется выглядеть моложе своих лет. В то же время молодым хочется скорее повзрослеть. Только вот где эта граница, когда нужно назвать нужный возраст и никого не обидеть, не знает, наверное, никто. Но Анечке ещё явно не было семи лет.