СЛУЧАЙНЫЕ ВСТРЕЧИ

В комнате удушливо накурено. Какой-то праздник. Общага пустая и погружена в мрак. И мы – несколько друзей и знакомых. Просто друзей, и просто знакомых пьющих дешёвое вино, и не нашедших себе в другом месте в этот скучный, пьяный вечер. Пьяные бессвязные голоса, неряшливая беседа, и она. Как и все мы, она сидела на кровати. Тёмные глаза, чёрное обтягивающее строгие формы платье и яркие губы. Стакан она держала в руке. Стакан, к которому она прикасалась редко. Она просто сидела. Кругом все орали, пытаясь перекричать друг друга, и рассказать каждому что-то из своей жизни. Рассказать то, чего с ними никогда в жизни не было. Густо накурено. Сквозь крики прорывается музыка из радио. Глядя украдкой на неё, я понимал, что её не интересуют ни рассказы, ни музыка из радио. Она была погружена в что-то своё. В своё, которое никто не знал. Не знал этого и я. Она сидела и изредка смотрела на меня. Я на неё старался не смотреть. Я на неё старался не смотреть, но наши взгляды иногда встречались, и тогда лёгкий озноб пробегал по моему телу. Что было с ней, я не знал. Было далеко за полночь. Из комнаты мы вышли вместе. Это я помнил. Как мы оказались вдвоём, и в моей кровати, я помнил с трудом. Зато она это помнила. Когда мы увиделись во-второй, и как оказалось в последний раз, она сказала: «Я благодарна тебе за нашу встречу и эту ночь». За что благодарить её я не знал. Что было особенного в этой ночи, для меня так и осталось загадкой. Всё это она сказала на следующий вечер, когда пришла взять забытые на стеллаже серьги и кольцо. Не обручальное, а простое кольцо с маленьким сапфиром. Она не была замужем. У меня кольца не было, и я тоже был не женат. Уехала она через два дня. Перед отъездом мы не виделись, поэтому и не прощались. Больше о ней я никогда не слышал. Я помню много других застолий, но то застолье из моей памяти стерлось. Стерлось застолье, но остались тонкий аромат её тела, сводящий с ума чувственный рот, обжигающая плоть и одуряющий запах французских духов. Прошло время, и я думаю, мне не удастся даже вспомнить её лица. Лицо я забыл, но не забыл всё остальное. Много стерлось событий и встреч, но осталась та единственная. И я до сегодняшнего дня не могу понять, кто больше всего виноват – тонкий аромат тела, завёрнутый в свежесть плоти или французские духи. Французские духи тогда были редкость. Помнит ли меня она, я не узнаю уже никогда. Я стараюсь об этом никогда не думать. Думаю, что ей то же нет смысла думать об этом.

РАБОТА В БОЛЬНИЦЕ

Декабрьские ночи всегда наступают раньше, чем кончается день. И только по усилению ветра за окном и стиханию улиц ты замечаешь их наступление. Смолкает шум улиц, и лишь редкий троллейбус может сонно прогреметь по улице, утекая в холодную бесконечность. Окна в домах гаснут, и постепенно все погружается во тьму. Последними гаснут фонари, оставляя флюоресцирующий иссиня– чёрный блеск снега, искрящегося на ветру. Последние окна в доме напротив потухли, погрузившись в пучину безмятежного сна. Так каждую ночь. Свет гаснет в доме напротив, но никогда не гаснет в моей больнице. Квадратный трёхэтажный корабль, расцвеченный огнями, несущийся в бесконечность. Уже полтора года я работаю постовым медбратом в этой больнице в отделении патологии новорождённых. Начинался пятый курс института, стипендии не хватало, и устроиться на работу было некуда. В этой больнице мы проходили практику и мне предложили эту работу. Как мне объяснили – высокая заработная плата, тепло … и много других благ. В зарплате я нуждался, а в блага не верил. Первая смена показалась мне сущим адом. На этаже три бокса. В каждом боксе по три палаты. В каждой палате по 4-5 ребёночка в возрасте от 5 до 30 дней. Чаще это тяжело травмированные или глубоко недоношенные дети с травмами центральной нервной системы. После месяца пребывания в отделении они или уходили на второй этап лечения в другие отделения или выписывались домой. Днём в отделении вместе с детьми находились их матери. Они располагались в холле на кушетках и обедали за длинным обеденным столом, протянувшимся через весь холл. Приходили они к утреннему кормлению и уходили после ужина. Каждые три часа им выносили их детей, они их кормили и снова отдавали в палату. Вся ответственность за пеленание, кормление, когда не было родителей, ванны, процедуры лежали на палатных медсестрах.