– Ты что-то совсем загрустил.

– А? Да нет.

– Колись, Кучер, – она ткнула его локтем в ребра и настойчиво посмотрела прямо в глаза, – он мне говорил, что у тебя с ним есть какие-то дела, значит, ты тоже был во всём этом замешан?

– Я? Ничего я не знал! – Начал отпираться он с рвением, напоминающим самую настоящую ложь.

– Ну конечно, – продолжала давить Диана, наблюдая за тем, как лицо Кучера покрывается красными пятнами.

– Он не говорил, что собирается бросить псу под хвост два года нашей работы, ясно?

– Но ты знал, что он что-то пишет. Помогал ему.

Жалобным взглядом Кучера в этот момент можно было просить милостыню на входе вокзала Паддингтон. Но судя по его ответу, он явно намеревался отрицать свою причастность к поступкам Питера Пэна.

– Я не знал, ясно тебе? И не ты ли ходила к нему каждый четверг со своими “бумажками”? – перешёл в наступление Кучер.

Диана снисходительно наклонила голову и ответила:

– Мое дело было приносить ланч в назначенное время и прикладывать к нему “бумажки”, – на последнем слове она с обидой передразнила интонацию Кучера. И ему вновь стало неловко. Так бывало каждый раз, когда он откровенно пытался высказываться о её работе. Диана повернула голову на голос Марио:

– О, Питер! Ну расскажи нам, по какому поводу мы сегодня гуляем?

– Не знаю как ты, а я иду праздновать, – с отсутствием даже намёка на волнение или колебание заявил Питер Пэн.

Самоуверенность Питера в собственных силах, как всегда, подействовала воодушевляюще на остальных и, приободрившись, все пошли к выходу, который уже освободился. Но когда все приехали в квартиру Питера, то оказалось, что “праздновать” никто и не собирался. Часть компании расположилась на диване, который мог бы занять в среднестатистической лондонской квартире половину жилой площади. Другая прошла к кухонному острову, предварительно убрав все кружки с мятным чаем Питера в раковину. Все достали свои ноутбуки.

– Да вы серьёзно? Я думал мы устроим знатную пирушку!

– Я буду лапшу с креветками, – проигнорировав замечание, высказался Марио.

– Мне с курицей, – не отрываясь от ноутбука, добавил Луиджи.

– Ну я тоже. Двойную, – поднял указательный палец вверх Кулер.

– Да ну вас всех, – махнул рукой Питер и протянул Диане купюру. – Ди, возьмешь на всех “дим самов” и того сидра?

Она протянула руку к банкноте и улыбнулась. Улыбка, предназначенная для Питера, отличалась от остальных улыбок Дианы. В ней была и ирония, которая подчёркивалась изгибом правого уголка губ, и задорное кокетство, которое выдавала искорка в глазах. А ещё капля наивного порока, отражающаяся в глубине ее декольте. Затем она достала из сумочки телефон и вышла на террасу, чтобы выполнить его поручение.

Питер прошёл к кухонному острову, где стоял чайник, и, набрав воду, включил его.

– И где ты припрятал пасхалку? – Повернулся к нему, сидевший за столом Луиджи.

– Ну нет. Так просто этого вы от меня не узнаете.

– Лучше признайся, Питер.

– И убить всё веселье? Ну нет уж.

– НАШЁЛ! – Послышался крик. Все тут же подорвались со своих мест и пустились к рабочему столу Питера, где вальяжно расположился Кучер.

– Ну чего так быстро-то? – забеспокоился Кулер.

– Где? Где нашёл? В лесу? Я так и знал, что она в лесу! – Затараторил Марио.

– Да ну где же? – Вновь перебил Кулер.

Питер встал позади всех и недовольно скрестил руки. Он знал, что Кучер найдёт пасхалку быстрее остальных. Кучер догадывался, ведь он тоже слушал ее истории. И это Питеру ужасно не нравилось. Истории той девочки из книжного магазина, сюжеты, написанные давным-давно кем-то совершенно другим, рассказанные интонацией ее голоса и переработанные тонконастроенным ретранслятором – самим сердцем Питера Пэна, должны были быть уникальными. Он ревностно посмотрел на Кучера, который уже вовсю разбалтывал, как именно он открыл пасхалку. Питер приподнял левую руку и взглянул на часы. “Семь тридцать. Если выйти сейчас, то, возможно, я как раз застану её там”. Не сказав никому ни слова, он вышел из дома.