– Ну, очень по-женски. А давай. Даже интересно.

Франческа достала из сумочки мобильный телефон, нашла фотографии и принялась описывать каждую из них подробно, с затаённым восхищением, словно речь шла о музейных достояниях, а не банальной стандартной мебели из «Икеи» и кафельной отделке в ванной комнате.

– Прекрасная квартира. И обставила ты её с большим вкусом. Н-да. Но меня интересуют больше… гм… другие аспекты твоей жизни.

– А вшивенький всё о баньке. Ясно. Насчёт личной жизни? Замуж я не вышла. И не хочу. Не нравятся мне попадающиеся кандидатуры. Сморчковые какие-то все, самомнительные. То веду я себя нескромно в гостях, то одеваюсь не так. Один мне даже заявил, что расцветка моего нижнего белья вызывающая. А я ему: «Что-то у тебя она не особо вызывает». Или обжоры сплошные, строящие из себя гурманов. Готовлю я, видите ли, не очень! Да ну их к чертям собачьим. Не сложилось, в общем. Так, встречаюсь иногда с кем-нибудь. Часто вспоминаю тебя, гадкого. Квартиру вот отделывала, а у самой комнатушка наша задрипанная перед глазами.

– Я, кстати, выкупил ту квартиру и сейчас живу в ней. Переделал, правда, внутри. Вряд ли бы ты её теперь узнала.

– Ой! Может, покажешь? Или это слишком нагло с моей стороны?

– Нагло, но именно это мне в тебе нравится. Поехали!

– Чуть позже, не спеши. Допей свой коньяк и расскажи о сыне: ты обещал.

Артём кашлянул, как будто подавился, осунулся весь сразу.

– Вообще-то я зарёкся говорить об этом. Больно делается, нехорошо становится. Но тебе расскажу немного. Отпустило уже почти, к тому же. Сын мой видеть меня не хочет, обзывает подонком и вешает трубку, если я ему звоню. Ему было одиннадцать лет, когда его любимая мать развелась со мной. Прикрывая тылы, моя бывшая супружница обвинила меня во всех смертных грехах. Я и пьяницей был, и развратником, и домашним дебоширом. Детский ум воспринял всё дословно – я превратился в негодяя.

– От сучка!

– Не ругайся, тебе это не идёт.

– Паршивка драная. Вот если бы ты тогда сам её бросил, когда я настаивала, твоя жизнь сложилась бы иначе. Лучше.

– Сына я бы всё равно потерял.

– Зато остался бы со мной, и со временем мы вместе объяснили бы ему.

– Этого никто не знает. Как говорится, зарекалась баба в сортир не ходить.

– Что?

– Ничего, это я так, к слову. Может, всё-таки закажем такси и поедем уже?

– К тебе домой?

– Ну да. Ты же сама напросилась в гости.

– Щас позвоню в таксопарк.

Вскоре они отправились на окраину Милана, в скромный район, где жили в основном рабочие, студенты и мелкие служащие. Ехали довольно долго: улицы города были нашпигованы машинами, как консервная банка шпротами. Почти не разговаривали на этот раз, только иногда поглядывали друг на друга. Франческа улыбалась. Артём морщил лоб. Как-то ближе они стали в маленьком автомобиле. И уже морщины на лице спутницы не казались такими очерченными, и глаза сияли взбалмошным светом, губы притягивали карминовым позывом. Таксист притормозил, Артём рассчитался. Они вошли в квартиру на втором этаже.

– Ух ты, надо же! – вскрикнула Франческа, переступив порог.

Действительно, интерьер был заменён полностью. Ранее узкие коридорные проходы стали гораздо шире, окно в огромной гостиной занимало почти полстены, стало светлее и просторнее. На стенах висели картины современной живописи, мебель была добротной, из настоящего дерева.

– А вот интересно, что ты сотворил в нашей комнате, – воскликнула гостья, распахивая дверь. – Ой…

Она даже рот приоткрыла, так забавно, по-детски, что Артём прыснул от смеха. Внутри комнаты ничего не изменилось, стояла одинокая большая кровать. Всё как раньше, как много лет назад. Только стены были выкрашены в девственный белый цвет. Даже пододеяльник остался тот же, старенький уже, поблёкший от многоразовой стирки. Франческа простояла, внимательно рассматривая узоры на нём и вспоминая их, минуты три. Потом подошла к кровати, присела, протянула в призыве руку к Артёму и пробормотала: