Тогда же ему казалось, будто кругом обстоятельства противятся его становлению: Китай Экзистенский покинул со скандалом, при этом характеристика от работодателя, разочарованного его внезапным увольнением в ореоле недоброй славы, была настолько нелестна, что запросто могла закрыть ему путь в государственную медицину. Между тем мысли о работе на самого себя нарисовали перед ним заманчивую картину с богатой перспективой. Так, он снова решил попытать счастья в Москве, давшей ему специальность. Там занялся частной психотерапевтической практикой. Попутно, ведомый информационным голодом, который с детства терзал его, будто хронический недуг, открыл для себя несколько новых областей, например всерьёз принялся исследовать искусственный интеллект и возможности его применения в медицине. Ближайшие пятнадцать лет его ожидала стабильность в делах.

Эдмунд Францевич работе был привержен как ничему другому, и всё же она не заполнила его жизнь до конца. Осталось место и человеческим страстям, и сердечным делам. Однажды он был влюблён – но без перспектив. Потом даже побывал в недолгом браке – но уже по расчёту. В жене, которую повстречал на конференции по нейроинформатике, он увидел соратника на научной стезе – та же твёрдо разграничила работу и семью. Не находя поддержки дома, Эдмунд Францевич погрязал в трясине обид и раздражения. На такой почве работа валилась у него из рук. Зыбкое благополучие семейного быта также рушилось от скандала к скандалу.

Развелись поспешно, без волокиты: супруги не успели нажить ни детей, ни имущества – ничего, кроме несбывшихся ожиданий с обеих сторон. Но развод, вопреки надеждам, не дал Экзистенскому чувства освобождения: вина перед оставленной женщиной, ощущение собственной бесполезности – всё это подкосило Эдмунда Францевича.

Да к тому же именно в это непростое время во Владивостоке неожиданно умер его отец, а пожилая мать, решив, что незачем больше оставаться в так и не полюбившейся России, вернулась в Польшу одна, оформила скромную пенсию, на неё и жила. Теперь на свои плечи доктор возложил обязанность её содержать.

Он замкнулся и отдалился от людей. Работу с пациентами не бросил лишь потому, что она позволяла прокормить не только себя самого, но и родительницу. Исследования же стали тогда главной его целью, а заодно и послужили отдушиной.

Портфель работ Экзистенского с годами рос, но в основном пополнял его стол, а также столы организаторов немногих конференций, на которые ему удалось пробиться. Но останавливаться на этом означало для него топтаться на месте, поэтому однажды, понадеявшись, что со времён его скандального увольнения в Китае утекло довольно воды, Эдмунд Францевич решился пойти вперёд.

Его старания увенчались успехом не сразу. Поначалу он долго обивал пороги научных институтов, потрясая перед лицами их тружеников папкой со своими наработками, пытался добиться от руководства разрешения выступать с докладами на семинарах, но его тщание раз за разом расшибалось о сухие слова профессоров: «Вы у нас не работаете – для вас двери закрыты».

В Центре психического здоровья, куда его в очередной раз послали попытать счастья, ему удалось познакомиться со старшим научным сотрудником. Тот вполглаза взглянул на содержимое папки Экзистенского и, к уже привычному его огорчению, сказал, что такая работа не входит в компетенцию их учреждения, а напоследок посоветовал обратиться в Научно-исследовательский институт психиатрии. Оттуда Эдмунда Францевича послали в Научный центр неврологии – и он уже понимал: его швыряют лишь бы куда, желая только отделаться, – ну а там ему ответили, что они заняты, они не принимают… Последняя попытка привела его в Институт высшей нервной деятельности и нейрофизиологии.