Вода дошла Хенрику до горла. Он действовал, как автомат. Шагнул – пришлепнул – взял – шагнул – передал – зажмурился – снял с головы мокрую тряпку. И так без конца. Мир в иллюминаторе. Проклятое тело бунтовало, не желая поднимать руки, закатанные в цемент мокрой униформы. В голове мелькали обрывки бессвязных мыслей. Все труднее было осознавать, что нужно сделать следующий шаг. Нужно? Зачем? Ясно, чем это кончится, – он нахлебается воды. Еще каких-то полчаса – и все.

Боль в животе ненадолго привела его в чувство. Напрягаясь, точно штангист, он заставил себя справить нужду прямо в воду. Съежившийся от холода отросток упорно сопротивлялся.

Из-за большого числа выбывших, следующей за ним оказалась Чаммер. Его передача повисла в пустоте – голова девушки скрылась под водой. Через пару мгновений она появилась вновь, отплевываясь – ей доходило до подбородка.

Миг просветления.

– Эй! – посиневшие губы не слушались. – Садись на меня!

Чаммер крепко досталось. Каждое слово давалось ей с трудом:

– Бол… ван… – и она умолкла: накатила волна.

Он подождал, пока голова Греты окажется над поверхностью. Сунул ей наполненное кепи. Глаза ее были мутны.

– Садись, говорю.

– Нет… я из «пантер»… не сдамся, – пробормотала она чуть слышно.

«Пантеры» – боевое крыло Союза Ольденбургских Девушек. Маршируют строем, носят форму, спят на земле. Ходят в горы, палят по мишеням после школы и изучают рукопашный бой. А еще помогают крипо прочесывать кварталы для иностранцев и участвуют в парадах молодежи. Юные амазонки.

Злость придала Хенрику сил. Нашла время показывать гордость! Захотелось сказать, что она эмансипированная дура. Но «эмансипированная» никак не выговаривалось: язык онемел. Выходило только «дура».

Делая очередной шаг, он попытался достучаться до нее:

– Тут… надо… вместе. Садись.

Чаммер пускала пузыри.

– Смена головных!

Хенрик шагнул навстречу волне. Жесткие пальцы зашарили по его спине. Чужой ботинок больно уперся в колено. Чаммер карабкалась по нему, подобно мокрой кошке. Обхватила за шею, не давая дышать. Тяжело засопела в ухо. Ее мокрые волосы облепили Хенрику лоб и закрыли глаза.

Он не чувствовал ни гордости за свое благородство, ни удовольствия от ощущения прижавшегося женского тела. Он вообще ничего не чувствовал. Только беспрестанно повторял про себя, какой он дурак. Ноги одеревенели: ботинки Чаммер больно давили на бедра.

– Смена головных!

Впереди больше никого. Хоть что-то. Не надо шагать вперед. Только назад. Чаммер, как заведенная, черпала воду, раскачивая его влево-вправо. У него уже кружилась голова. Эти четверть часа – как целый год – никак не кончались. Соленая вода бесконечно струилась по лицу. Весь мир превратился в метроном, где вместо стука – монотонный плеск.

– Эй! – прокричала она в самое ухо. – Смена! Уходим! Слышишь?

Он выплюнул воду в досаде – пропустил волну.

– Слышу. Не ори.

Камень выскользнул из-под ног. Волна мягко подтолкнула в спину. Мир стал мутно-зеленым. Белые пузырьки перед глазами. В ушах тягучее «бом-бом». Руки, сведенные за спину, не слушались. Он упал носом вниз, прямо в играющие бликами донные камни. Чокнутая Чаммер рвала и терзала его тело. Белая игла в мозгу – дышать! вместо воздуха в горле упругая вата. Он закашлялся, пытаясь выплюнуть ее, но вата обдирала глотку, упрямо пролезая все глубже.

Камни на дне нежны, как пух. Щека скользнула по зеленой бахроме.

Солнце обожгло глаза. Он втянул в себя воздух и захлебнулся кашлем. Едва успел повернуть голову – его стошнило на горячую гальку.

– Очнулся? Вот и ладно!

Хенрик непонимающе смотрел на склонившегося над ним доктора. Вернулись звуки. Стали слышны команды и громкий плеск – рота по-прежнему вычерпывала море. Они с Чаммер лежали рядышком, чинные, как спеленатые младенцы. Мокрые насквозь и жалкие. Одежда парила под солнцем. Доктор оставил их, чтобы привести в чувство коренастого новобранца, лежащего по соседству. Кажется, кого-то из третьего взвода.