Рама тихонько стукнула. На голову посыпались крошки старого кирпича. Руки обожгло крапивой. Ноги коснулись земли. Секунду он посидел, скрытый травой, затем оторвался от стены. И тут же замер: запах человека с оружием ударил в ноздри.

Невысокий полный коп в расстегнутом бронежилете, отдуваясь, топал прямо на него; короткий ствол торчал из-под мышки, поднятая лицевая пластина отражала свет. Одним прыжком выскочив из тени, Хенрик оказался в шаге перед ним, левой рукой отводя ствол, правой нанося удар в лицо. Обхватив тело ногами, Хенрик повалил его на спину, всем весом припечатывая полицейского к земле. Короткий звяк отлетевшего карабина. Трава смягчила звук падения. Кончик ножа коснулся горла.

– Говори тихо, и я тебя не убью, обещаю, – прошептал Хенрик в лицо вяло шевелящемуся полицейскому: свободной рукой он зажимал ему рот. Чип старался вовсю, возбуждая железы внутренней секреции. И без того шокированный коп наливался ужасом.

Хенрик рванул и отбросил шлем – пальцы, регулярно обрабатываемые специальным аэрозолем, все равно не дают отпечатков. Силуэт на фоне звезд, светящих в глаза, – вот и все, что запомнит коп.

– Кого вы ищете? Отвечай, и останешься жив.

– Человека со шрамом, – хлюпая разбитым носом, просипел полицейский.

– Дальше!

– Я сегодня… первый день. Нас рассовали по машинам для усиления. Человек со шрамом, высокий, говорит по-испански, больше ничего не знаю.

– Что он натворил?

– Ограбил кого-то.

– Ограбил?

– Да. Отпусти меня. Я тебя не видел, ты меня тоже. Этот лейтенант – он чокнутый. Из англичан. Он улетит, нам оставаться. Отпусти. Меня знают, я Баррос из восьмого участка. Я умею молчать.

– Как вышли на него?

Коп снова шмыгнул носом.

– Ты рассчитался в магазине краденой картой. Продавец тебя запомнил. Приметы совпали.

Хенрик вдавил нож сильнее:

– А дальше? Дальше?

– Мальчишки… лейтенант им поесть купил. Они… привели. Отпусти.

– Вставай. Медленно. Руки перед собой. Повернись.

Он нанес два быстрых удара. Тело мешком повалилось в траву. Ныряя в темноту проходного двора, Хенрик подумал: не перестарался ли? Но мысли об искалеченном полицейском быстро исчезли, смытые более насущным: глаза обшаривали темные углы, ноздри шевелились в поисках опасности, носки ног осторожно ощупывали поверхность перед тем, как принять на себя вес тела. План города, изученный до мельчайших деталей, горел в мозгу. Хенрик прикидывал маршрут бегства, мысленно рисовал узловые точки, где встреча с патрулями была маловероятной.

Горечь переполняла его. Самое неприятное было в способе, что выбрало начальство. Это не пуля снайпера. И не команда, превращающая чип в комочки слизи, а его тело – в кусок желтого мяса. Не автомобильная авария. Какой-то дурацкий клоун, потеющий от страха. Не один из наших, не наемный убийца, не исполнитель из какой-нибудь банды, нет – дешевая, грубо завербованная марионетка. Этот идиотский способ выводил Хенрика из себя – он не знал, чего ждать дальше. Злость мешала думать.

Он вспомнил имя девушки: Клеменсия. Милосердие. Черт возьми, неужели он не заслужил хотя бы этого – милосердия? Честной пули в башку за все то дерьмо, что ему пришлось испытать по их милости?

В темноте Грета шагала взад и вперед по крохотной комнате, закутавшись в наброшенное на плечи одеяло, обходя серебристый прямоугольник на полу; не хотелось закрывать окно – ночной ветерок привносил немного свежести в затхлую атмосферу квартиры. Она твердила себе: эта работа мне нравится. Каждый мой выстрел приближает герцогство к победе. Может быть, уже через несколько лет вся планета станет нашей. Конец истерии, конец страху, конец бесконечным тайнам, конец всему: она сможет жить обычной жизнью, свободно ходить по улицам, любить кого вздумается. Я рада, что снова иду работать. Я рада, что выручаю Хенрика. Господи, помоги ему выкрутиться!.. Но уверенности не было.