– Вполне вероятно, что ты прав. Можешь прикрутить к ней динамитную шашку и разорвать ее к чертовой матери. Я хочу сказать, камера твоя. Но почему бы не повременить? Мне хочется кое-что сделать с этими фотографиями. Тебе, возможно, будет интересно.

– Что?

– Пока не хочу говорить, вдруг ничего не выйдет. Но к концу недели все будет сделано, и я думаю, что тогда тебе будет проще решить, как поступить с камерой.

– Я уже решил, – ответил Кевин и постучал пальцем по двум последним фотографиям.

– А как быть с этим? – спросил Поп. – Я рассмотрел снимки под увеличительным стеклом и чувствую: должен узнать, что это. Все равно что слово, которое вертится на кончике языка, но никак не вспоминается.

– Полагаю, я могу подождать до пятницы, – согласился Кевин, не отвечая на последний вопрос старика. – Но дольше я ждать не хочу.

– Боишься?

– Да, – честно признался Кевин. – Боюсь.

– Ты сказал своим старикам?

– Нет, разумеется, нет.

– Может, тебе захочется сказать? Захочешь сказать отцу, вот что я имею в виду. Подумай об этом, пока я сделаю то, что хочу сделать.

– Что бы вы ни задумали, в пятницу я намерен разбить эту камеру кувалдой моего отца. Мне больше не нужна камера. Ни «Полароид», ни какая-либо другая.

– Где она сейчас?

– В шкафу. Там она и останется до пятницы.

– В пятницу приходи в магазин. «Солнце» принеси с собой. Мы посмотрим, что вышло из моей идеи, а если желание разбить камеру у тебя останется, я сам дам тебе кувалду. Бесплатно. И колоду для колки дров, чтобы тебе было куда положить камеру.

– Договорились, – улыбнулся Кевин.

– Но что ты скажешь об этом родителям?

– Еще думаю. Не стоит их тревожить. – Кевин с любопытством взглянул на Попа. – Почему вы считаете, что я захочу рассказать об этом отцу?

– Если ты разобьешь свою камеру, отец разозлится на тебя. Это, наверное, и не так страшно, но он может подумать, что ты просто глуп. Или трусишка, вроде старой девы, которая звонит в полицию при каждом скрипе половицы, вот что я хочу сказать.

Кевин чуть покраснел, вспомнив, как разозлился отец, услышав, будто камера заколдована. И вздохнул. Этот аспект он как-то не продумал, но теперь, когда разговор принял такой оборот… ему не оставалось ничего другого, как признать правоту Попа. Если отец просто разозлится, Кевин это переживет. А вот если подумает, что его парень трус, или дурак, или то и другое… это сына Джона Дэлевена никак не устраивало.

Поп пристально смотрел на Кевина, читая его мысли столь же легко, как любой может прочесть газетные заголовки.

– Отец может встретиться с тобой здесь в пятницу, часа в четыре?

– Исключено, – покачал головой Кевин. – Он работает в Портленде. И возвращается домой не раньше шести.

– Если хочешь, я позвоню, – предложил Поп. – Джон придет сюда, если я попрошу.

У Кевина широко раскрылись глаза.

– Да, мы знаем друг друга. – Поп сухо улыбнулся. – Давно. Он предпочитает об этом не распространяться, о знакомстве со мной, так же как и ты, и я это понимаю. Но что я хочу сказать, я знаком с твоим отцом. Как и со многими людьми в этом городе. Ты бы удивился, сынок, если бы я тебе их перечислил.

– Как вы познакомились?

– Однажды оказал ему услугу. – Поп чиркнул о ноготь спичкой, укрывшись от Кевина за облаком дыма.

– Какую услугу?

– А вот это касается только его и меня. Как вот это дело… – он указал на стопку фотографий, – касается только меня и тебя. Вот что я хочу сказать.

– Ну… конечно… пожалуй. Должен я ему что-нибудь говорить?

– Нет! – чирикнул Поп. – Я позабочусь обо всем.

Выходя из магазина, Кевин Дэлевен знал только одно: он хотел, чтобы все это закончилось раз и навсегда.