Яр сморгнул слепящую пелену с глаз, поднялся на ноющих локтях. Как это он во дворе оказался? Видать, выволок кто… А вокруг половина деревни собралась. Нехорошо Яру сделалось. Уж точно не набежало бы столько народу из-за побитого кузнеца.

– … морды-то все в крови.

И рыдание. Тётка Беляночки в голос воет.

Какие морды?..

Весь туман из головы Яра вышибло разом. Рывком поднялся, забыв, что ноги не держат, бросился к тётке:

– Где? Инн где?

А та только пуще в слёзы. Глотает их, за горло себя держит, будто вот-вот захлебнётся горем. Только сын её старший ответил:

– Нет Инн. В лес от собак побежала, да так и не вернулась. Зато собаки вернулись… А морды все в крови. Княжич забрал их и уехал.

Яр слушал, да не слышал. Будто не про Беляночку это всё. Не бывает такого. Не с живыми, не с любимыми.

А слёзы у тётки Инн настоящие…

Да нет же. Вот она, убегала из избы, тоненькая, беленькая. Поди, в лесу схоронилась, а лес её любит, не даст обидеть.

«и морды все в крови»…

– Нашли? – Яр и сам не заметил, что трясёт брата Беляночки за плечи. Да так вцепился, что на парне того и гляди рубаха лопнет. – Инн нашли?

– Да кто ж теперь в лес пойдёт?

– Я пойду.

– Яр, всем нам горько, а тебе – горше всех. Но в лесу кровь пролилась. Если бы ещё помочь можно было как…

Что он несёт? Будто Белянку уже отпели, будто… Что же за люди такие? Сколько Яр без памяти провалялся, а пойти искать Инн и не подумали.

Никто Яра не остановил, не начал увещевать, когда он бросился к лесу. Верно прочли в его лице, что зашибёт любого, кто попробует не пустить. Только сам лес и мог помешать.

Яр упрямо шагал к грозным соснам, стерёгшим лесную чащу. Что ему сейчас духи, что их запугивания, когда где-то там Беляночка? Пусть загубят, пусть убьют, хоть до скончания веков пусть мучают, только сначала он свою девочку из леса вынесет.

Как много лет назад…

Только кругом теперь не мягкие сугробы по колено, а мох, жгущий глаза ядовитой зеленью. И студёный ветер не лезет в рукава и за ворот. Но уж лучше бы так, чем затхлый стоячий воздух, будто Яр шагнул не в лес, а в древний склеп. Ворона перед самым носом пролетела, мол, не ждут тебя здесь, кузнец, убирайся вон, пока цел.

Яр вскинул лицо к сосновым макушкам, бросил с вызовом:

– Где она?

Деревья качнулись, будто усмехнулись. Да и не ждал Яр, что лес ему станет помогать. Сам кинулся в чащу – сердце приведёт! Уже раз привело… И что же он, дурак, счастью противился? Пусть и не тогда, когда Инн малышкой несмышлёной просила пожениться, но потом-то? Будто чувств своих не понимал. Сам же себя обманул, запутал. А ведь тогда ничего бы этого не случилось. Не искал бы её то ли живую, то ли мёртвую.

Вдруг Яр заметил, что словно бы не сам идёт, а лес его направляет. Тут деревья сгрудятся, не давая пройти, а там разойдутся, дорогу уступая. Больно уж услужливо, больно напоказ. Жара десятка кузниц не хватило бы, чтобы отогнать холод, пробравшийся в сердце. И не идти нельзя. Лес как издевается… Зачем ведёт, куда?

А потом увидел, куда.

На рыжей хвое лежал снег, а по нему щедро рассыпана алая рябина. Яр подался вперёд. Не снег – белая ткань. Разодранное платье подвенечное. И алое на нём – не рябиновые ягоды.

У Яра ноги стали будто чужими, подкосились, не дали подойти. Упал, руками потянулся к Беляночке. Вдруг она сейчас застонет и тоже к нему пальчики белые протянет. Да только не протянула. Как были они наполовину врыты в землю, так и остались. А спину так собаки объели, что Яр и сам не пожелал бы услышать Белянкин стон.

Да как же это… Неправда, всё неправда! Лесной глумливый морок.

Яр поднялся на четвереньки, точно зверь какой добрался до лежащей ничком Инн. Потянул за плечи, глянул в раскрытые глаза. В них хрустальным льдом вмёрзли ужас и боль, а больше ничего не осталось. Ни любви, ни тепла, ни жизни.