Конь переминался с ноги на ногу, чуть покачивая Федора, и, не желая того, он мельком вспомнил палубу эсминца «Верного», блестящие медные поручни, рядом с ними офицера со связанными руками. «Давай, чего ждешь?» – кричал Брова, что был за старшего. Щусь должен столкнуть арестанта за борт, в ледяную воду. Тот не просил о пощаде, не ругался и не сопротивлялся, лишь проговорил: «Попомнишь, братишка». Когда летел вниз, тоже слышалось: «Попомнишь!» Из стального брюха эсминца доносились тяжелые шаги. Брова выталкивал на палубу уже нового обреченного, а Федор всё слышал:

«Попомнишь». Вот оно. Мстят мертвые даже, подлюги! Щусь поежился беспомощно. Слезы капали на холку коня.

– Батько, ты… бачыш, шо сделано? – спросил он, всхлипывая, и склонился к луке седла. Плакали все вокруг. Нестору тоже было жалко Больше-Михайловку. Но что теперь? Корить себя, что затеял все это? Каяться? Опять дуло к виску? Не-ет!

– Повод! – вскрикнул он и поскакал. За ним отправились остальные к хатам, что кучкой ютились по эту сторону Волчьей. Встретился пожилой мужик.

– Солдат не видели? – обратился к нему Махно.

– Не-е.

– А хата целая?

Встречный показал на черные стены.

– Ось вона, – и смотрел явно недружелюбно. Ему хотелось взвыть от боли: «Шляются тут всякие! Вам революция, свобода чи вильна Украйина. Мэни як жыть? Семью куда? Эх, шо там. Еще зарубят и фамилию не спросят». Он отвернулся и, сутулясь, побрел дальше.

А отряду попались еще две тетки в цветных платках, чем-то вымазанных, скорее всего сажей. Лица измученные, не поймешь даже, сколько им лет.

– Здрасте, бабоньки! – оживившись, приветствовал их Щусь. – Немца нет в селе?

Они остановились, приглядывались.

– Ой, та цэ ж Хвэдир! Кавалер наш! – узнала одна. – Шо ж вы наробылы, шалапуты? Дэ ж наши хаты?

– Враги сожгли, – попытался оправдаться Щусь.

– И тоби нэ стыдно брэхать? Ради чого вы йих побылы? Якщо ради нас, то дэ ж та правда?

Видя, что этот разговор ни к чему доброму не приведет, Нестор толкнул Федора:

– Поехали.

Женщины сообщили вдогонку:

– Нэма нимця. Ни души. Нэ бойтэсь, хлопци!

На окраине Махно спросил:

– Проскочим, сынки, в главную часть села?

– Веди, Батько.

Дальше поехали скоро. Попадались нехотя лаявшие собаки, перепачканные в золе свиньи, ревущие телята. Повстанцы останавливались у своих хат, смахивали слезы, звали, но никого не было. Люди, похоже, разбежались по родственникам или куда глаза глядят, а кое-кто и прятался здесь, боясь показываться. Лишь в одном дворе мужики строгали бревна, ладили крышу. Отряд завернул к ним.

– Помощники нужны? – предложил Щусь.

– Давай бомбу, Федор, – отвечал тот, что стоял на стене. – Я их, паскуд, на кусочки буду кромсать!

– Мать моя, жена где?

– Подались, Федя.

– Куда, не знаешь?

– Я и своих не найду пока.

– А сколько хат сожгли? – поинтересовался Махно.

– Сотни, дружок, сотни.

Еще немного поговорили, поехали дальше, к лесу. Пахло гарью. Улица расширялась, и на поляне повстанцы увидели кучку людей со знаменами или хоругвями. Нестор придержал коня.

– Кто такие? – с тревогой спросил Щуся.

– Счас узнаем. Сергей, Вася, ану за мной!

Навстречу им вышел священник в рясе и с крестом в вытянутой руке. Федор узнал его. То был отец Иван, который, по словам матери, когда-то крестил младенца Щуся.

– Бог в помощь, православные.

– Что вы тут делаете? – удивился Федор, спрыгивая с лошади и направляясь к батюшке. Тот все держал крест впереди себя, ожидал, что они поцелуют его согласно обычаю. Но обвешанные оружием повстанцы остановились поодаль. На флоте, принимая присягу царю и отечеству, Щусь уже прикладывался к кресту. Где теперь те «святыни»? Предано и забыто. Хватит!