– Занятно, – сразу согласился Марченко. – Действительно фокус!

– А они что, простофили? – усомнился и Лютый.

– Какое там! Это же венгерские уланы. Видали, как они налетели утром? Я еще тогда подумал: эх, коварно скосить бы. Сейчас они тоже попрут с пиками наперевес. Верные мишени. Ты, Вакула, со своей тачанкой и кто на подводах – стерегите тыл. Вперед!

Эскадрон улан, завидев легкую добычу, что шла прямо на их пики, бросился навстречу, очертя голову, как и предполагал Махно. Когда же крестьянские конники мнимо дрогнули, рассыпались – атакующие неслись во весь опор. В мгновение ока они были покошены кинжальным огнем с развернутых тачанок. А тех, кто пытался уйти, с флангов перехватывали и секли Каретник и Марченко. Путь к отступлению был свободен.

– Во мы им дали! – крикнул в азарте Роздайбида, но Нестор не разобрал слов, их отнес влажный степной ветер. Не останавливаясь, тачанки и подводы устремились подальше от Гуляй-Поля.

Австрийцы еще некоторое время маячили на горизонте, видимо, определяя, куда удирают коварные славяне. Когда же холмистые поля обезлюдели и опустились сумерки, Махно сделал небольшой привал и повернул к Дибривскому лесу.

Верст пять они ехали без всяких приключений, пока впереди не появились темные силуэты домов, похоже, немецкой колонии. Десять их было или двадцать – не разобрать. Тут этих поселений много. Завелись при Екатерине II и жили тихо, богато, дружили с соседями.

Внезапно затрещал винтовочный залп. Стреляли из огородов. Отряд ехал мимо и не собирался ввязываться. Но послышались стоны.

– Рас-средоточиться! – зычно скомандовал Вакула и первым, с гранатой, кинулся к нападавшим. Немцы дали еще залп. Вечером их предупредили, что в округе злобствует банда, может нагрянуть, и достаточно встретить ее пожестче, чтобы отпугнуть. Взрыв гранаты, однако, потряс колонистов, и они отступили к домам. Там, в сараях и погребах, были заготовлены амбразуры, и хотя ночью это не имело значения, но вселяло надежду на успешную оборону.

– Ваку-улу уби-или! – заорал кто-то, и вовсю матерились раненые.

– У кого спички? – позвал Нестор. – Спички давай!

К нему подбежали трое. Из колонии постреливали, явно для острастки.

– Что ты чиркаешь? Не зажигать! – рассердился Махно. – Мы не можем теперь уйти. Пал наш товарищ, пролита невинная кровь. Троян, ты где?

– Я тут.

– Бери этого хлопца со спичками, и бегом в конец колонии. Там необмолоченные снопы должны быть, сено, солома во дворах. Жгите! Рябко, а ты на другой конец. Тоже пускайте красного петуха. Мы пошумим, чтобы отвлечь. Роздайбида, ану чесани из пулемета.

– Там же дети, бабы! – подскочил к Нестору Лютый. – Пожарим же!

– А моя мать… не баба? Кто нашу хату спалил? А у брата Савелия не дети? А Вакула не отец?

Петр не нашел, что ответить. Вскоре немецкое поселение запылало. Все мужчины, кто пытался спастись бегством, были постреляны. Отряд собрался уезжать, и тогда в отблесках огня Махно увидел Вакулу. Тот лежал на подводе голый по пояс. Грудь была перевязана.

– Жив курилка! – обрадовался Нестор, и вместе с тем что-то нехорошее шевельнулось в его огрубевшем сердце. Кто же орал, что Вакула мертв? Какой провокатор? Или со страху?

– Еще не родился тот, кто меня кончит, – прохрипел сотский. – Дерзкая жила имеется, неистребимая!

– Ну, ну, не забывай, что пуля – дура. Держись, – и они поехали в темноте дальше, в сторону Юзовки, к Дибривскому лесу. На дороге попалось что-то белое, вроде привидения. Пригляделись – женщина с ребенком на руках.

– Какие же вы… ай, ой, ой! – стенала она, и похоже было, что это беженка из погорелой колонии. Одна. Ночью. В чистом поле!