Так прошло два года. Когда я вновь оказывался дома, все, за исключением побоев, складывалось неплохо. Меня водили в кино, родители покупали мне новую одежду, мы все вместе ходили в церковь. Потом я снова приносил дневник с плохими отметками, отец избивал меня, и я сбегал.

Тем временем, у моих Протурновых родилась девочка, которую они назвали Машей. После ее рождения они перестали звонить в милицию и заявлять о моих побегах. Казалось, им стало безразлично, где я и что со мной. Но поскольку все милиционеры уже хорошо меня знали, ситуация повторялась. Изменилось лишь то, что они перестали привозить меня домой, вместо этого Валентина Николаевна давала мне немного денег и просила вернуться. Удивительно, но я так и поступал. Не знаю, что снова вело меня в этот дом, – возможно, я надеялся, что все, наконец, изменится.

Однажды инспектор сказала мне: «Саша, в следующий раз мы не будем отправлять тебя домой. Мы что-нибудь придумаем».

Когда я сбежал в следующий раз, то собрался с духом и стал голосовать на дороге вместо того, чтобы идти пешком или ехать на электричке. Водитель, который добросил меня до города, расспросил о моей жизни, растрогался и дал мне денег. Вместе с деньгами, которые я получил от Валентины Николаевны, у меня было 16 рублей. В то время это были большие деньги – в 1988 году зарплата простого рабочего составляла всего 15 рублей в месяц. Когда я вернулся домой, то спрятал деньги под матрасом.

Когда мать обнаружила деньги, то потребовала объяснений. Я объяснил, откуда они взялись, но она мне не поверила и заявила, что я их украл. Не поверил и вернувшийся с работы отец. В тот раз побои были более жестокими, чем когда-либо раньше. Я получил 16 ударов пряжкой ремня за каждый рубль. Впервые моя приемная мать тоже присоединилась к побоям. Она оттаскала меня за волосы, привязала к стулу, приставила к горлу нож и заставила несколько раз переписать содержимое моих тетрадок. Каждый раз, когда я допускал ошибку, она била меня палкой по спине. Следующим утром она отправила меня на колодец за водой. Я набрал два ведра воды, поставил их на крыльцо дома и скрылся.

На улице было холодно, но я не мог одеться потеплее, потому что Протурновы могли заподозрить, что я снова собрался задать стрекача. Я был без пальто и в ботинках по босу ногу. Я поклялся себе никогда не возвращаться в тот дом. В отчаянии я украл велосипед и забрался в чей-то дом, стащив там банку с какими-то консервами.

Когда я добрался до города, то в изнеможении свалился с велосипеда, разбив при этом стеклянную банку, как выяснилось, с вареньем. Всхлипывая, я лег на скамейку и решил, что буду лежать на ней, пока не замерзну и не умру.

Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим.

(Книга Псалтирь 22:2)

В течение нескольких часов я лежал на скамейке замерзший и голодный. Время от времени ужасная усталость брала свое, и я проваливался в сон. На следующее утро проходившая мимо семейная пара остановилась возле меня и поинтересовалась, что я здесь делаю. Выслушав мою историю, Михаил Анатольевич и Марина Михайловна (так их звали) отвели меня к себе домой. Их квартира располагалась в доме, находившемся всего в паре минут ходьбы от нашего детского дома.

Когда Марина Михайловна приготовила мне теплую ванну и помогала раздеться, то увидела на моем теле синяки и рубцы от побоев. Она была крайне возмущена увиденным и услышанным от меня и настаивала на том, чтобы съездить к Протурновым и побеседовать с ними. Я боялся возвращаться обратно, но согласился отправиться с ней и показать, где они живут. По пути мы сделали одну остановку, чтобы вернуть велосипед, который я «позаимствовал».