Парк наклонился и поцеловал ее. У обоих были сухие и потрескавшиеся губы.

Роуз отодвинулась.

– Ты что, сдурел, Парк?

Она уставилась на пистолет, который он еще не выпустил из руки.

– Ты же знаешь, я не хочу, чтобы в нашем доме была эта дрянь. Трудно, что ли, оставить его на твоем паршивом участке?

Парк пристегнул кобуру с пистолетом к ремню на пояснице, где его было не видно.

– Роуз.

Жена опять вперилась в экраны.

– Да, что? Я тут пытаюсь работать, милый.

– Малышка плачет.

– Что?

– Малышка.

Ее палец щелкнул мышью, изображение на одном из экранов замерло, она подвинула зеленый бегунок внизу на долю миллиметра влево и отпустила кнопку, и скелеты снова заплясали для нее.

Она подняла на него глаза.

– О чем это ты?

Парк коснулся ее макушки, где вдоль пробора посередине пробивалась седина.

– Малышка, Роуз; она плачет. Она одна в доме, она плачет.

Когда лицо жены изменилось, это было похоже не столько на приподнятую вуаль, сколько на ныряльщика, который вынырнул на секунду, почувствовав, что не хватает кислорода, и после короткой передышки его снова утащило вниз.

Парк смотрел, как память жены погружается и ее настоящее «я» всплывает на поверхность.

– Малышка. Господи. Черт. Давно? Черт, Парк, сколько ты еще собирался торчать со мной?

Роуз вскочила со своего монтажерского кресла, которое закрутилось на месте, и пошла к двери.

– Она плакала, когда ты вернулся? Я хочу сказать, почему ты не взял ее на руки, черт тебя побери?

– У меня пистолет.

Жена остановилась у двери.

– Ну конечно, у тебя пистолет. То есть, ну конечно, ты не можешь взять на руки плачущую дочь, потому что у тебя в руках пистолет.

– Я не люблю оставлять его нигде, кроме сейфа. И я не беру ее на руки, когда он при мне.

Жена повернулась.

– Тогда убери его. Выкинь свой чертов пистолет и брось свою чертову работу, возвращайся домой и будь со своей дочерью, пока весь мир к чертям не взорвется и ее уже не будет у тебя, скотина ты безмозглая!

Парк ждал и смотрел, как она начинает осознавать происходящее, он жалел, что не может остановить это, хотя бы еще на немного продлить ее гнев, если он не в силах унять ее раскаяние, которое всегда следовало после гнева.

Она ударила себя по лбу кулаками.

– Черт, черт, черт, милый. Я же… Я не… Ты же знаешь, что я не… Я просто…

Уперлась ладонями в глаза.

– Я так устала.

Парк подошел к ней, отвел ее руки вниз.

– Я знаю. Все хорошо. Я тебя люблю. Все не важно.

– Нет, важно, важно. Вот это, и все равно так трудно, и я… Черт.

Он покачал головой:

– Роуз. Это не важно. Я не обиделся. Правда.

Ее голова повернулась на плач дочери, доносившийся из дома за маленьким двориком.

– Я просто… Если бы могли провести немного времени, мы вдвоем.

Он кивнул:

– Конечно. Я постараюсь освободить ночь. Я просто так и сделаю, освобожу одну ночь. Франсин может побыть дома с ребенком. А мы куда-нибудь съездим на ночь.

Она выплывала из двери.

– Да. Это было бы… Я пойду проверю ее. Она… Я люблю тебя, милый.

– И я тебя люблю.

Роуз выскользнула, Парк стоял у двери кабинета, слушая, как она заходит в дом.

– Эй, малышка, милая моя, мамочка здесь. Я знаю, я знаю, ты права, да, я бросила тебя одну, я знаю. Прости меня. Мамочка виновата. Я виновата. Но знаешь что? Вот я пришла. Ага, это же я. Прямо здесь. И я люблю тебя. Люблю, люблю. Иди ко мне, иди, я с тобой, детка, я с тобой.

Перед тем как выйти из кабинета, Парк взглянул на мониторы и не увидел ни малейшей разницы в трех плясках скелетов.

Он пересек сухой двор, вернулся в дом.

В спальне, где они с Роуз когда-то спали вместе, еще до того, как она полностью лишилась сна, Парк вошел в шкаф-гардеробную, достал из кармана ключ, вставил его в замок сейфа «Пэтриот», расположенного на полке над вешалками, набрал серию цифр на клавиатуре, повернул ключ и открыл дверцу. Внутри лежали стопка документов, свидетельства о рождении, паспорта, разрешение на брак и разные финансовые бумаги, которые еще могли иметь какую-то остаточную ценность, а также «Вартхог-РХТ» 45-го калибра, который служил дублером для «вальтера», боеприпасы и дополнительные обоймы для обоих пистолетов, брошь из слоновой кости, которая раньше принадлежала матери Парка, четыре целлофановых свертка золотых крюгеррандов в тройскую унцию, флешка на четыре гига, где хранились все его отчеты по теперешнему заданию, и его запас товара в пакетиках, флаконах и бутылочках.