– Обиделась? – Макс встал рядом у балконных перил.
– Не-а, больно надо. Я на Карпенко не обиделась, так на тебя уж и подавно не буду.
Макс закинул руку мне на плечи, привлёк к себе, потёрся лбом о мой затылок.
Люблю, когда он так делает.
От Макса пахнет миндалём и сандалом. Когда-то в начале нашей дружбы… да, тогда всё это ещё было дружбой… я купила ему на день рождения мужскую туалетную воду с сандалом. А потом, когда флакон подходил к концу, покупала ещё и ещё… Теперь мне кажется, что это его собственный запах – так он с ним сроднился.
– Максюша…
– Да?
– А что будет, если я… если я заболею?
Его замешательство длилось пару секунд, не больше.
– Что за вздор?!
– Ну, пусть вздор. Но ты скажи, что ты тогда будешь делать?
– Бред какой… – проворчал Макс. – Я вообще об этом не думал.
– Это неправда, Макс. Ты должен был думать об этом. Ты мой надзиратель, тебе положено.
– Да кто тебе эти мысли в голову вбил?! – разозлился Макс, отстранил меня, развернул лицом к себе. – Ну-ка, посмотри мне в глаза!
Они у него красивые, глаза. Тёмно-синие, внимательные. А смотрит Макс на меня немного снизу вверх. Ну, вот так вышло: не все отличные парни могут богатырским ростом похвастаться. Макс невысокий, и при моих ста восьмидесяти сантиметрах он чуть ниже меня. Что мне нравится, никаких комплексов по этому поводу у него нет.
– Никто мне ничего не вбивал, – ответила я, глядя, как Макс и просил, ему в глаза. – Просто иногда что-то или кто-то опять напоминает мне, что я другая.
– Никакая ты не другая, – строго возразил Макс. – Я не верю в теорию о наследственном риске. Я, конечно, не научный гений, но мой личный опыт говорит, что эта теория – полный бред. И с надзором для таких, как ты, это какой-то чудовищный законодательный перегиб. Заболеть может кто угодно. И ты. И я тоже… – он вопросительно прищурился. – А если я заболею, что тогда будешь делать ты?
Я пожала плечами:
– Что и обычно. Я ведь умею помочь…
– А я разве не умею? – он печально улыбнулся.
– И ты будешь со мной возиться? Я же стану одной из них! Я же знаю, что это для тебя значит!
Макс закрыл мне рот ладонью и болезненно поморщился:
– Я не хочу этого слышать.
Я сдёрнула его руку:
– А если всё-таки…
– Ладушка! – раздражённо оборвал меня Макс. – Не надо никаких «если». Пожалуйста, не надо! Будем мы больны или здоровы, дело не в этом!
– А в чём?
– Будем ли мы верить друг другу так, как сейчас.
Я обняла его за шею, прижалась, вдыхая сандал.
– А что ты так рано вскочила? – строго спросил Макс. – Мы же слишком поздно легли вчера.
Я выпрямилась и улыбнулась ему:
– Просто хотела с тобой позавтракать, поговорить, проводить тебя…
– Спала бы и спала ещё, – с притворным недовольством проворчал Макс. – Ну, ладно, мне пора по делам, а ты ложись, досыпай.
– Не хочу, совершенно. Сегодня что-то совсем не спится.
Макс чуть заметно прищурился, и мне показалось, что в его взгляде промелькнула тревога.
– Ты что, Максюша? – удивилась я. – Не бойся за меня. Я в порядке!
– Я ничего не боюсь, – твёрдо сказал Макс и крепко-крепко обнял.
Я слышала его спокойное размеренное дыхание.
– Ничего не боюсь, – повторил он. – И ты не смей бояться.
Глава 6
Дежурство прошло без происшествий. Новичок, возможно, побегал бы в мыле и на нервах, но такой бывалой, как я, даже суетиться не пришлось. Да и пациенты Эрика – или, как он предпочитал, «подопечные» – действительно помогали. Впрочем, удивляться тут нечему. Кикиморы никогда не бросают себе подобных, потому что понимают: если не будут друг другу помогать – никто больше не поможет.
Ближе к утру у нас уже была тишь и благодать. Перед рассветом я ещё раз навестила лежащих в коконе, убедилась, что всё спокойно, и ушла туда, где местные жители развлекались ночью, чем могли: рассказывали байки.