Уля была довольна. Она любила делать добрые дела, а еще больше любила, когда другие это ценили. Елена Сергеевна, судя по всему, оценила.

– Правда, – кивнул Данила.

Ему тоже не хотелось думать о плохом. Это удалось ненадолго, на несколько часов.

С просьбой свекрови насчет вещей Кирилла Нике хотелось покончить как можно быстрее. Покончить и забыть и о бывшем муже, и о бывшей свекрови. Они-то о Нике не вспоминали все прошедшие три года.

Утром пришла простая и правильная мысль, Ника даже повеселела и только удивлялась, что мысль не пришла в голову сразу, еще вчера. Вещи нужно отдать папиному приятелю отцу Валерию. Отец Валерий служил настоятелем в каком-то храме недалеко от Бульварного кольца.

Дядя Валера Нике нравился. Он был веселый, смешливый и ничем не отличался от обычных мужчин, если не считать бороды и стянутых резинкой волос. В облачении Ника видела отца Валерия только на фотографиях, там он выглядел строгим, серьезным, но все равно сквозь строгость и серьезность проглядывали доброта и понимание.

– Мам, – позвонила родителям Ника. – Елена Сергеевна просит отдать вещи Кирилла в храм. Спроси у дяди Валеры, куда отвезти.

– Привози к нам, – сразу решила мама. – А Валерке папа позвонит. Много вещей-то?

– Большой чемодан и коробка.

– Привози. А хочешь, мы сами к Елене съездим и заберем?

Нике очень хотелось сказать, что именно этого и она хочет, никогда больше не встречаться со свекровью. Ей было очень плохо три года назад, а Елена Сергеевна ни разу ей не позвонила.

– Хочу, – решила Ника. – Но не надо. Сама привезу. По-моему, Елена Сергеевна обиделась, что я сразу вещи не забрала.

– Это правильно, – подтвердила мама. – Ты теперь для нее единственный близкий человек.

– Что? – опешила Ника. – Я близкий человек? Да она обо мне не вспомнила ни разу!

– Несчастье все поменяло, Ника.

– Что оно поменяло? – Нике показалось, что от обиды она сейчас расплачется. – Я заменю ей Кирилла?

– Перестань! – В мамином голосе послышался металл. Это папа всегда так говорил, когда мама злилась, – зазвенел металл в голосе. – Нельзя быть такой жестокой! Ты ей тоже не звонила три года!

– И еще тридцать лет звонить не хочу!

– Перестань, Ника. – Это мама сказала уже нормальным голосом, без металла. – Несчастная женщина, пожалей ее. Не хочешь к ней ехать, давай действительно мы с папой съездим.

– Не надо, я сама, – буркнула Ника. – Ты уверена, что она стала бы нам помогать, если бы – не дай бог – у нас случилось несчастье?

– Не уверена, – спокойно сказала мама. – Но она – это она, а мы – это мы. У нее своя совесть, у нас своя.

Ника помолчала и рассказала:

– Я ездила к Лизе. Отвезла ей платок, она платок на похоронах потеряла. Пуховый. Очень ее жалко, плачет все время и какая-то… потерянная.

– Очень жалко, – подтвердила мама. – Ты ей звони, вы же когда-то дружили.

– Да нет, сказать, что мы дружили, нельзя. Так… Она мне нравилась. И я ей вроде бы тоже. Но с тех пор много воды утекло.

– Все равно. Позвони ей, попробуй поддержать. В горе человеку нужны другие люди.

– Ладно. – Нике действительно было жаль Лизу, но набиваться в утешительницы она не собиралась.

Нику никто не утешал, когда ей не хотелось жить. Сама утешилась.

– А платок я видела, – вспомнила мама. – Данила на похоронах ко всем подходил, спрашивал, кто потерял. Кто-то сказал, что Лиза. Она ведь одна на поминки не осталась. Елена сразу платок взяла у Данилы и сунула в сумку. Я еще удивилась, Даниле-то проще передать Лизе.

– Елена Сергеевна решила, что проще всего будет, если передам я.

– Ну перестань, Ника, – упрекнула трубка. – Не старайся казаться хуже, чем ты есть на самом деле. Если Елена ищет повод лишний раз тебя увидеть, значит, ей просто очень плохо, вот и все. – Мама вздохнула. – Я Данилу и Сашу только по твоим рассказам помнила, а кажется, что умер кто-то близкий.