Партнеры по ожиданию обошлись с журналистом вежливо, не задержав зама на неприлично долгое время, и через вполне приемлемый промежуток оного Николай Игоревич почти законно вошел в кабинет. Наступил самый сложный момент – объяснить реальную причину своего появления.

Еще в период выдержки в предбаннике интервьюер успел твердо усвоить информацию на бронзовой табличке: Полуярцев Андрей Владимирович. Входя внутрь, он приготовился встретить солидного человечка с пухлым животиком, чем-то напоминающим родного главреда, но столкнулся с совершенно иной реальностью. За столом сидел светловолосый молодой человек, не старше тридцати, в безукоризненном костюме, при галстуке и ослепительной сорочке. "Неужели он каждый день так ходит?" – с ужасом подумал Самсонов, сразу вспомнив о своей клетчатой рубашке и растянутых джинсах с пузырями на коленях. Замглавы районной администрации во времена учебы Первухина еще и в школу не ходил, чем несказанно расстроил своего посетителя. Одним только внешним видом Полуярцев демонстрировал никчемность жизни, прожитой бездомным дважды неудачником. Свою перспективность в качестве журналиста Николай Игоревич желал защитить немедленно, не сходя с места у двери в кабинет юного районного начальника.

– Здравствуйте, Андрей Владимирович.

– Здравствуйте. Я могу уделить вам минут пять-десять. Извините, не припоминаю никакой договоренности…

– Самсонов Николай Игоревич, – произнес с достоинством журналист и уселся на ближайший к хозяину кабинета стул. – Корреспондент газеты "Еженедельный курьер". Простите за обман, не нашел другого способа обойти вашу пресс-службу.

– Вот как? – Полуярцев озадаченно откинулся на спинку своего кожаного кресла. – Вы что же, занимаетесь скандальным расследованием злоупотреблений в моем ведомстве?

– Да нет, что вы! Так широко я не замахиваюсь. Вопрос не политический, а человеческий. Я имею в виду недавнее открытие мемориальной доски на школе. Пишу очерк на эту тему, намереваюсь воспитать у молодежи патриотические чувства. Хоть и не уверен, что молодежь читает нашу газету.

– Неужели откопали в этой связи скандал?

– Я бы не назвал ситуацию скандальной, просто обнаружилось неприятное обстоятельство. Вам известно о фактической ошибке в тексте?

– В тексте на мемориальной доске?

– Именно.

– Что за ошибка?

– В восьмидесятом году выпуска не было, а Александр Первухин окончил школу в восемьдесят первом.

Полуярцев несколько секунд задумчиво смотрел в глаза журналисту.

– Да, неприятно. И на старуху бывает проруха.

– Значит, вы не знали об ошибке прежде?

– Нет, не знал. Что вы хотите от меня услышать по этому поводу? Раскаиваюсь ли я в содеянном?

– Нет, зачем же. Вы не содеяли ничего ужасного, просто организовали установку мемориальной доски. Проявили внимание и участие. Но вот этот ничтожный штришок выворачивает ситуацию наизнанку. Получается, нет внимания, а значит, и участия. В школе меня заверили, что предоставили вам точные данные о Первухине. На каком же этапе случился сбой?

– Они лично мне предоставили точные данные?

– Нет, конечно. Вашим сотрудникам. Но вы же несете за них ответственность?

– Да, несу. Чего вы добиваетесь? Под покровом ночной темноты тихо заменить нынешнюю доску другой? Уволить пару человек, способных на своих рабочих местах принести немало пользы?

– А вам самому не интересно?

– Что?

– Вы не хотите выяснить, кто и в какой момент проявил невнимание или безответственность, не знаю. Вас вообще взволновала хоть сколько-нибудь история о парне, погибшем где-то в тьмутаракани во исполнение гражданского долга? Ведь мы с вами представляем то самое общество, ради которого он отдал жизнь. А мы вот живем, шевелимся, как можем, решаем проблемы.