– Надо красное и черное, как у Стендаля, – констатировал кто-то, возможно, я.

Ступни в тонких носках стали примерзать к холодному бетонному полу площадки, на улице было минус двадцать пять, раздраженно еще раз набрал жену.

– Открой, наконец, дверь, – потребовал нетерпеливо.

– Давно уже открыла, ты сам где? – услышал язвительный ответ.

До меня доходит – подъезд не мой. Выхожу на улицу – дом тоже не мой, но двор похож на наш. С трудом поняв по детскому саду в центре двора, где нахожусь, иду в носках и кальсонах, проваливаясь в снег, к своей девятиэтажке, высоко поднимая ботинки в одной руке и брюки, как знамя, в другой. В носках ноги не скользят – замечаю я неожиданный плюс.

На крыльце нашего подъезда меня ждет выскочившая налегке замерзшая жена и случайные прохожие. Жена помогает надеть обувь, принимает штаны, делая большие вопросительные глаза, и молча ведет в подъезд.

Сзади слышится бас:

– Видала, он без штанов и босиком, а она ему ни слова – вот это любовь!

– Ага, любовь, щас заведет домой и там отлюбит, со словами и без слов! – разъяснила басу секрет семейного счастья сопрано.

Ночь проходит бредово, в спазмах желудка и совести, в ежечасном поклонении придиванному тазику.

Сознание возвращается утром вместе с раскалывающейся головой. «И все-таки она вертится», – соглашаюсь с Коперником и падаю на диван, встать не получается. Проходит день, на следующий земля замирает, я возвращаюсь на планету. С недоумением рассматриваю руки: от плеч до кистей все в каких-то синяках – руки серийного душителя, за которые в последней тщетной надежде вымолить пощаду хватались многочисленные жертвы.

Любимая кофта из черного полартека, выдержавшая несколько горных походов и восхождение на Белуху, оказалась разодрана строго по швам, ключей от дома и денег нет, с облегчением вспоминаю решение оставить дома машину и документы.

Жена требует объяснений по десяти пунктам в письменной форме. «Моск» ничего не помнит, просит звонок другу, я звоню Игорьку.

– Приезжай, – слышу в ответ.

С Игорька как с гуся вода, а вернее, водка. Он сидит за своим рабочим столом и подписывает КС-ки2, следов алкоголя нет ни в одном глазу.

– Привет, все живы? Ключи не находили и как я уехал?

– Живы все, ключи вот, никто не помнит, как разъезжались, я тоже. – кратко отвечает, подавая мне пакет с килограммом ключей и портмоне, не отрываясь от бумаг.

Я перебираю связки, моих нет – вот черт.

– Драка была? – вижу подозрительные синяки у него на руках.

– Нет, – отвечает поспешно. – Ты попал домой? – смотрит мне в глаза.

– Да, но не помню, как закончился вечер, на чем добрался и с кем.

– Повезло, Санек и Пашка ночевали в машинах, а некоторые до сих пор еще до дома не добрались. Говорили, что ты ушел с Люсей, – продолжил Игорек равнодушным тоном, не отрывая глаз от бумаг.

Я вспомнил полные губы и помаду со вкусом чили, затем вздрогнул от мелькнувшего в сознании образа висящих на руке штанов.

– Нет, я ушел один, – твердо сказал я, поднимаясь и пожимая на прощанье руку. – Давай, пока, забегай.

Игорек чуть сильнее и дольше задержал ладонь, пронзая меня сузившимися зрачками, и как-то по-бериевски зловеще блеснул очками.

Я вышел на солнечную улицу, жадно вдохнул вкусный синий морозный воздух, на сердце немного отлегло.

У Игорька с Люсей был роман, вспомнил я про давнюю историю любви главного архитектора с генеральным подрядчиком одного из крупных предприятий области, после которого фирма Игорька резко пошла в гору. Зазвонил телефон.

– На старый Новый год опять соберемся, – услышал я повеселевший голос Игорька.

– О’кей, – бодро ответил, решив, что в этом году с меня, пожалуй, хватит.