Народ, наконец, собрал посуду и поутих. Ушли гости, пришла Настя. Вечер можно было считать закрытым. Я засела на матрас разбирать подарки. Меня завалили. Женька подарил плеер с кассетой «Крематория», Ирка – некоторое количество белья, в том числе кружевного; Лерка – книгу Мураками, кассету всё той же Земфиры и в довесок информацию, что по анализам я здорова. Белый преподнёс фотоальбом для уже готовых фотографий, Нюрка – бандан и фенечку, Тёмка – носки и тапочки, Самсон – игрушечного зайца и конверт с деньгами, Кир – чашку, Серёга – складной нож в обмен на последние два рубля. Был ещё один комплект белья, колготки, ежедневник, блок сигарет, сказки Андерсена, кассета Вивальди и ручка-зажигалка. Праздник удался. А я, неизвестно кто и откуда, снова уснула мёртвым сном в странной, гостеприимной квартире города Коломны.

Утро оказалось добрым. Я проснулась поздно, когда солнце уже расчертило квадратами пол, матрасы и одеяла. У меня в ногах спала Мамайка. Я сладко потянулась – было невыразимо уютно. Матрас казался чуть ли не периной, а спальник – пуховым одеялом, если таковые бывают. Мамайка поймала моё состояние и тоже потянулась (всеми четырьмя лапами в одну сторону), да так и осталась лежать рогаликом.

Из кухни доносилось с шипением и фальшью душераздирающее: «я отдалась тебе в кустах сирени. Вокруг стоял красивый тёплый май. Цвели цветы, звучало птичье пенье, и голос твой напоминал мне рай…»

– Слушайте, да вырубите её кто-нибудь! Кто вообще эту дрянь принес? – раздался Женькин голос.

– Жень, ну надо же послушать, а вдруг у неё есть что-нибудь хорошее!

– Настя, радость! Я никого не хочу обидеть, но у человека, который поёт на полном серьезе такие вещи, в принципе не может быть ничего хорошего.

– И таким голосом, – добавил невидимый Темка.

– А вдруг?

– «Вдруг» слушай в наушниках. Не насилуй народ! Я не деспот, но это же невозможно!

– SOS, спасите наши уши, – пробурчала Нюрка где-то рядом.

Щелчок – песнопения стихли.

А так – обычное утро, какое-то знакомое, наверное, из прошлой жизни: шум воды, негромкие разговоры и шкворчание сковородки за стеной. Постепенно степень суеты возрастает, и начинается бардак. Солнечный квадрат наползает мне на лицо, я отворачиваюсь, чтобы грело затылок.

– Нюрка, ты не знаешь, где это угробище?

– Какое еще угробище?

– Альфредик.

– В ванной нет?

– Нет, конечно. Ты думаешь, я там не смотрела?

– Женька-а! Где мистер Альфред?

– А я доктор? Вы, девки, сушитесь, мне-то он на фиг?

– Нет, я не понимаю, где ЭТО можно потерять??? – Настя забегала, ругаясь, по всей квартире.

– Там же, где и мой тапочек, очевидно, – ехидно отозвалась Нюрка. – Не знаю, куда ты его засунула.

– Почему я-то? Находка, ты спишь?

– Сплю. Настя, не грузи с утра.

– Ты Альфреда не брала?

– Казань брал, Астрахань брал, Альфреда не брал… Какого еще, на фиг, Альфреда?

– Фен, – объяснила Нюрка. – Его так зовут.

– Нет. С момента приезда не трогала, – я открыла глаза и повернулась на бок, лицом к цивилизации.

– Ля-я! – начиная свирепеть, протянула Настя. – Мне на работу ехать, а хаер мокрый.

– Куда твоя работа денется? Переход законопатят? Или дядька с баяном припрётся, как в тот раз? – Нюрка хихикнула. – Сиди и сохни, певица! Тебе феном вредно сушиться, у тебя волосы крашеные. Совсем вылезут!

– А кое-кому просто завидно, потому что диеты не помогают!

– Ой, ну вот только ругаться не надо, ладно? – мне было так хорошо этим утром!

– Насть, ну вот же он, блин! Глаза у тебя сказать где? Как так можно искать? – Нюрка с грохотом стянула со стола фен за шнур, как мышь за хвост.

Мамайка поняла, что тут ей не светит спокойно поспать, и ушла. Кажется, на кухню. Наверное, поесть.