Сев на постели, Егор спустил на пол правую ногу, а затем двумя руками взял мертвую, как колода, левую ногу, сдвинул ее к краю кровати и уронил вниз. Теперь, чтобы встать, нужно в полутьме достать костыли, прислоненные к стулу, подтянуть их к подмышкам и так, с подвисшей левой ногой, отправиться в туалет. При этом стараться не стучать костылями, чтоб не разбудить мать. Суббота и воскресенье у мамы самые трудные дни, она работает экскурсоводом в краевом музее и по воскресным дням водит по городу туристов, то есть весь день на ногах. Значит, сегодня ей нужно поспать хотя бы до девяти; слава богу, что окно ее комнаты выходит не во двор, а на противоположную сторону, на улицу, и ей не слышны эти ранние хоккейные баталии на дворовом катке.

В Ярославле все пацаны помешаны на хоккее, даже Егор был на игре легендарного «Локомотива» с «Буревестником» – но, конечно, давно, до гибели «Локомотива» в авиакатастрофе в сентябре 2011 года. Это был первый настоящий хоккейный матч, который Егор видел живьем, но именно с тех пор над его и Витиной кроватью рядом с портретами Брюса Ли и Джеки Чана появился портрет Ивана Ткаченко, капитана «Локомотива», знаменитого после гибели даже больше, чем при жизни, потому что только после его смерти выяснилось, что он совершенно анонимно, в тайне от всех посылал деньги больным детям…

Спустив воду и выйдя из туалета, Егор вернулся в свою комнату, допрыгал на костылях до окна и лег грудью на подоконник, чтобы увидеть двор с пятого этажа. А там баталия уже шла вовсю! Двенадцати-четырнадцатилетние пацаны лихо носились за шайбой по катку, залитому во дворе совсем недавно, с первыми ноябрьскими морозами. Теперь, дорвавшись до льда, они весело сшибали друг друга, выделывали финты и гремели клюшками.

Найдя глазами брата, Егор ревниво следил за его игрой. Он любил Виктора. Да и как не любить, когда Витек всю жизнь носится с ним, как с писаной торбой! Сызмалу таскал его на руках, как котенка, учил ходить на костылях и лупил всякого, кто дразнил Егора или отнимал у него игрушки на детской площадке. А про школу и говорить нечего, в школе Витя – его главная опора в прямом и переносном смысле!..

Теплые материнские руки вдруг обняли Егора сзади, и всей своей спиной, шеей и затылком Егор разом ощутил мягкое блаженство младенчества, когда мама держала его на руках. Но ему уже двенадцать, он не может позволить себе эти нежности!

– Ма, ты чего? – спросил он и попытался высвободиться.

– Доброе утро, – сказала мать, не выпуская его плеч. – Есть хочешь?

– Нет еще…

Какое-то время они оба смотрели на хоккейную игру и на Виктора, а потом Егор спросил:

– Мам, а ты вообще умеешь на коньках?

Мама усмехнулась:

– Когда-то умела. Даже за институт выступала… – И вдруг ее осенило: – Ну-ка, пойдем!

– Куда?

– Вниз, во двор!

– Зачем?

– Пойдем, одевайся! Я счас… – И мать метнулась в свою комнату.

Когда они, одетые по-зимнему, лифтом спустились в подъезд и вышли во двор, там уже светлело, и игра закончилась.

– Витя! – позвала мать. – Поди сюда!

Виктор, потный, разгоряченный и с синяком на лбу, подкатил к ним.

– Ближе, – сказала мать.

– А чего?

Она тронула пальцем его синяк.

– Больно?

Он отмахнулся:

– Не, ничо! – И хотел отъехать к пацанам, обсуждавшим закончившуюся игру.

Но она придержала его за рукав куртки:

– Подожди…

Второй рукой зачерпнула снег из сугроба и приложила к синяку.

– Стой, не дергайся!

– Ну, ма!..

– Да стой ты! – прикрикнула она и вдруг тихо и совсем другим тоном: – Покатай Егошу.

– Как это? – оторопел Виктор.

– Запросто. Иди сюда. Стань ему со спины…

– Ма, ты чо? – сказал Егор.