Мы в детстве. Мне десять, ей восемь. Растрёпанные, счастливые. Большая компания детворы играла в догонялки, а мой отец наугад щёлкнул нас на свой доисторический «ФЭД». По случайности я и Ксанка оказались рядом, словно позировали на фоне бегающих друзей. Потом я решил, что этот снимок был знаком судьбы, потому и отсканировал его.

Да уж, знак… никогда раньше не обращал внимания, что точно между нашими фигурами на заднем плане замер Лёшка. Он обернулся и смотрел на нас, улыбаясь. Я перевёл взгляд на маленькую Ксанку и вздрогнул, чуть не выронив телефон из рук.

Мне стало ясно, что именно я увидел в свете велосипедной фары на пшеничном поле. Что именно показалось мне неправильным, невозможным. Лицо нечеловеческой девочки было… лицом маленькой Ксанки. С той самой родинкой, ещё едва заметной.

И, если я правильно понимал, плач среди колосьев пшеницы раздался как раз в то время, когда тридцатью километрами дальше по дороге лёхин «Volkswagen» перевернулся, сойдя с дорожного полотна, упал на крышу и снова встал на колёса уже грудой лома.

Я спрятал телефон и швырнул окурок на обочину. Полицейский снова подошёл ко мне.

– Опергруппа будет через пять минут. Мы потом отвезём вас в райцентр.

– Спасибо, – кивнул я через силу.

Хотелось кричать.

Гарри Логан нашёл повешенного индейца за Совиным ручьём. Молодой парень, раздетый почти донага, болтался в петле на толстом кленовом суку. Руки его были туго скручены за спиной. Сломанная шея казалась неестественно длинной. Избитое в кровь лицо представляло собой отвратительную маску бессильной злобы и отчаяния.

На земле рядом деревом сидел седой индеец. Его изборождённое морщинами лицо казалось безучастным. В тонкой косичке над левым виском неряшливо торчало чёрное воронье перо. Гарри слышал о нём.

– Я взыщу с тех, кто это сделал, Ворон, Летящий с Заката, – сказал он, спешиваясь.

– Я не настолько глуп, чтобы верить слову белого человека, – хрипло сказал тот, кое-как выговаривая английские слова.

– Ты неправ, старик. Те, кто обвинил Рваную Губу, ошиблись. Я побывал в окрестностях форта и узнал кое-что…

– Ты напрасно старался. Пока тебя не было, они просто взяли и убили моего сына.

– Сына, вот как? Что ж, послушай. Я служу закону, а закон запрещает убивать без суда. Тех, кто сделал это, ждёт наказание. И тебя тоже, если надумаешь мстить.

– Что у меня осталось, чтобы думать о мести? Сила в руках? Множество воинственных сыновей? Могучее племя? – Шишковатые пальцы шамана захватили горсть чёрной земли. – Только здесь ещё осталась сила… Ты не прикажешь земле, хранитель белого закона, если она решит отомстить.

Логан вернулся в седло.

– Я пришлю людей, чтобы похоронить твоего сына. Думай что хочешь, но в следующий раз мы увидимся в суде, где на скамье подсудимых будут сидеть линчеватели.

Он тронул коня пятками и поскакал к броду через Совиный ручей. За его спиной старик произнёс несколько слов на своём языке. Гарри не стал спрашивать, что они значат.

Если бы он спросил, Ворон, Летящий с Запада, повторил бы по-английски: «Нет, в твоём суде мы точно не встретимся…»

Поднявшись из лесистой низины, прорезанной ручьём, Гарри Логан выехал на торную дорогу и пустил коня вскачь. Они оба устали – и конь, и ездок. Они проделали большой путь от Саммерстауна до форта и обратно, а потом рыскали в окрестностях, пока не нашли место самосуда. Больше всего на свете ему хотелось выспаться. Но он не мог отложить дело.

Это было первое серьёзное испытание его должности с тех пор, как он стал шерифом в Саммерстуане.

Пастуший городок, дремлющий под летним солнцем Небраски, встретил его пристальными взглядами из-за прикрытых по случаю зноя ставен, из глухих теней под навесами. Гарри Логан старался не смотреть по сторонам.