Здесь первая тема обрывалась. Костя не очень любил этот переход, потому что он делал песню непригодной для весёлого отплясывания и вообще нарушал всевозможные законы музыкального сочинительства. Но автор, быть может, и не хотел навечно закрепиться в дискотеке. Или, что столь же вероятно, просто не потянул. Не нашёл, что сказать о самом мутном, самом бессловесном человеческом состоянии и предпочел заслониться повторяющейся музыкальной фразой, на которую была наложена старая спортивная радиотрансляция. Впрочем, и тут всё обстояло не так уж банально, однако, чтобы досконально понять, в чём дело, необходимо было быть американцем или хотя бы японцем. Или кубинцем. «Поэтому, – подумал Костя, – в Европе этот диск такой славы и не имел».

Всё оттого, что в тексте песни была использована одна деталь замешенного на бейсболе молодёжного фольклора, доступного только посвящённым в таинства игры. Как известно, бейсболист после удачного удара по мячу выбегает из «дома» и бежит вокруг внутреннего поля, дотрагиваясь до расположенных по его углам так называемых «оснований» или «баз». Цель состоит в том, чтобы вернуться обратно в «дом» и принести своей команде очко. При этом часто чем ближе к желаемому, тем сложнее: легче оказаться в «ауте» или, что называется, на нуле. Очень жизненно. Вот пубертатное юношество искушённых в этой игре стран и присвоило различным стадиям общения с партнёршей названия первой, второй и третьей «баз» (в соответствии с количеством одежды, которую удаётся совлечь с объекта страсти), а желанному результату – поэтичное имя «захода в дом». Такая вот, с позволения сказать, терминология. Косте её подробно растолковал американский коллега, с которым они случайно ехали в одном автобусе, по ходу какого-то высоконаучного собрания. В отличие от большинства своих соотечественников этот милый учёный особыми заслугами похвастаться не мог, но зато весьма активно посвящал всех окружающих в различные тонкости заокеанской жизни, и с каким жаром! А тут-то был повод хоть куда – чуть не любимая песня детства!

Впрочем, наши едва ли лучше, подумалось Косте. Какие только мы слова не употребляли! Да если бы всё словами ограничивалось! Дураки, одним словом. А с другой стороны, ничего не попишешь, возраст. Он покачал головой и тихонько фыркнул. Герой песни неутомимо продвигался по «базам». Дорога была по-прежнему пуста, и только редкие машины шли навстречу, мгновенно возникая и исчезая и почти не успевая ослепить Костю яркими электрическими глазницами, устремлёнными ему за спину. «Наверно, им лучше всего видно моё прошлое, – подумал Костя, – самое-самое недавнее, всего лишь последние несколько секунд». Мысль была забавна, но из неё, по-видимому, ничего не следовало.

Несколько дней назад, посреди площади в центре города, на которой по-броуновски бурлил народ и перекликались голоса конкурирующих фокусников и музыкантов, Костя встретил двух старинных знакомых. Настолько старинных, что, если память не изменяет, он даже успел побывать у них на свадьбе в каком-то, стыдно вспомнить, сомнительном плавучем ресторане, правда в качестве очень периферического гостя. Сейчас приятели юности работали в известном университете, основанном лет сто назад на деньги какого-то знатного филантропа.

Обычное дело: покойник на старости лет невзлюбил наследников и стал разбрасываться деньгами, а к тому же возмечтал о привнесении культуры в массы. Поэтому избрал для своего начинания какое-то богом забытое место – хорошая, кстати, идея. Мечта настоящего учёного: лекции да опыты и тишина кругом. Опять-таки птички, студентки…