– Посмотри на них.

Лапой, которой от матери достался нежный цвет лотоса, Рыжий обвел всех собравшихся.

– Как ты видишь, мы здесь все не случайно. Кто-то новый, а кто-то, как мы с тобой, – испокон. Я пришел за тобой. Домой пора, Джей.

О́дин Единый запищал.

– Что это значит, Игорь?

– Ты сам так нарек меня. Вспомни-ка! Почему?

– Я боюсь.

– Вспомни, Джей! В аномалии сей мы иначе застрянем отныне и навсегда, вспомни! – загорелись огни́вом глаза Солнцеликого.

И увидел Джей в них Птицу в красном кольце-то огненном.

– Игорь, значит «Я – Гор».

– А Пса – друга детства помнишь? Как его звали?

– Ден.

– Назови же всё вместе, – Рыжий застыл, глаз не сводит.

Встал Джей, шатаясь, с земли. К темени яблоко прикоснулось. О́дин затих на груди.

– Путь мой един. «Гор – Ден» зовётся. Что значит «Восхождение от человека к Богу».

Гром разразился средь ясного неба, молвил Ра в теле кошачьем последнее слово:

– На руках твоих О́дин, что Одиссей Единый. Вырасти его и отправь под видом странника. Снискал дабы он все нити незримого золота во всех мирах, утраченные людьми. Сам ступай. И странствия опиши. В тиши заверни истории в клубок из нитей шелковых – Любви. Верни ей память. А сам не спеши. Дыши. Мы ждем тебя Дома.

Кот развернулся и в два прыжка достиг порога аномальной зоны. В подземелье взглянул, да на зов обернулся:

– Игорь, а скоро ли?

Солнцеликий улыбнулся, да исчез в Тени.

Жил я в деревне с матерью. Дом у нее был да хозяйство свое большое. Можно сказать, зажиточное. Много кур, гусей, уток да скотины всяческой. Дел всегда – тьма. Утром ранним встаешь, ночью поздней ложишься. Помогал я ей всю ту ораву-то да содержать. Так и жили вдвоем.

И вот однажды повадились на деревню нашу нападать волки да лисы. Словно крысы тихо ночью во дворы проникают. Птицам головы отрубают, псам горло перегрызают. А тех, что с копытами, – ранят смертельно, и в лес. Всем хозяйствам, деревне и людям урон большой нанесен. Бандитам же – никакого. Да ладно, если бы то творили от голода, а не со зла. Но убитые все во дворах оставались, значится забавлялись хищники окаянные не для пищи.

Собрались семьи со всей деревни на совет. Оставаться и отражать нашествие, или спасаться бегством. Долго спорили, рассуждали, не достигли консенсуса.

– Раз такое дело, то ступайте вы трое к шаману местному. На обрыве у кладбища есть его земляная изба, на берлогу похожая. Возьмите с собою козла да петуха. Ему подарите и спросите, что делать.

Я да двое соседских сынов в путь собрались. Козла с петухом изъяли из тех, что остались в живых, и отправились по тропинке левой, да в округ деревни. Через поле ячменное к кладбищу. Козел брыкается – чует нечисть. Петух черный духом поник совсем. Мы же молчим. Тучи над нами сгущаются и разверзаются градом. Только ступили ноги близ ограды кладбищенской, вмиг все затихло. Показался и дом колдуна.

Входим. То не изба, не землянка, а словно берлога – юрта. Вся костями увешана, в прутьях осины, вяза да ясеня. Сильный смрад стоит от варев всяческих – из грибов и растений. Зверобоем с полынью увешан потолок пирамиды.

– Зачем пришли сюда? – раздался скрип не человечий, а словно рептилии из-под тени котла.

Вышел на свет… Серый скрюченный старичок – в пупок нам всем дышит, козлу упирается теменем в рог.

– Здравствуй, дядя, жрец земли да сторож мира иного. Мы к тебе на поклон с вопросом одним. Дары прими небольшие, но отменные, из тех, кто выжил – петух да козел. Вскрикнул пернатый. Да отвел Богу душу. Рогатый смотрит, да слушает.

– Эвона, как вас прижало. Сами пожаловали. Ну да давай сюда, – взял старик петуха, да без о́щипа и прицела бросил в варево целым.