Но чтобы так таять от прикосновений…

Чтобы так теряться от поцелуев и напора, сумасшедшего, выносящего мозг, словно сквозняк…

Дико стыдно было. До слез. До желания надавать самой себе оплеух.

Вале в глаза смотреть я не могла. С трудом заставив себя вернуться, помогла ей устроиться в машине. А сама уехала на первом же автобусе. Ни на номер не посмотрела, ни на название маршрута.

До самого дома ругала себя. Словно наказывая, напоминала, чем закончились прошлые отношения. И старательно избегала воспоминаний о жарком поцелуе под лестницей.

Уши и щеки горели. Сердце бухало о ребра, будто вырваться хотело.

Только рядом с квартирой стало отпускать. Еще до того, как открыла дверь, я услышала звонкий детский смех. А стоило открыть… Машка чуть не снесла, бросившись в объятия.

– Мама! Это ты! Я так соскучилась! – Моя малышка тонкими ручками потянула меня вниз. Обхватила шею и носом уткнулась в ухо.

– Я по тебе тоже, маленькая. – Я прижала это счастье к груди и чуть не задохнулась от радости. Сутки не видела, а словно вечность. – Даже не представляешь, как скучала.

– А я и тетя Света с новыми соседями в деревне познакомились. Котика бездомного кормили. И на санках с горки катались. Она не умела, но я ее научила.

Дочь светилась от гордости как маленькая звездочка. Моя самая любимая. Самая золотая.

– Конечно, ты ведь у меня уже большая. Целых пять лет. Все умеешь! А тетя Света… – Я глянула на соседку, которая стояла рядом. Высокую, статную, полную сил, несмотря на ее шестьдесят лет. – У нее таких учителей, как ты никогда не было, вот она и не умела с горки кататься.

– Но теперь летает как гонщица.

Машка засмеялась. Заливисто, беззаботно. Как способны только дети.

– Я и тебя, мамочка, научу. – Она сжала меня еще сильнее. – Вот поедем в следующий раз все вместе на дачу. Ты, я и тетя Света. И будем кататься.

– Обязательно. Все втроем.

Я вместе с дочкой поднялась с пола и, с трудом отлепив ее от себя, начала раздеваться.

– Что еще интересного у вас произошло? – спросила после того, как помыла руки и сменила платье на удобный домашний костюм. – Я все хочу знать. Рассказывайте! – обратилась на этот раз уже к Светлане.

Моя замечательная соседка по площадке, будто только этого и ждала, тут же начала во всех деталях описывать вылазку на дачу.

И как в доме вместе с Машкой убирались. И как к новым соседям в гости ходили. К какой-то полковничьей чете, в годах и без детей, как и Света. И как осваивали санный спорт на горке возле Светиного участка.

После такого рассказа о своих делах даже заикаться не хотелось.

Нет, у меня от Светы не было тайн. Трудно что-то утаивать от человека, который заменил тебе и мать, и бабушку. Который помогает растить ребенка, в то время как настоящие родные – живые и здоровые – отвернулись… не приняли развод с любимым зятем, предпочли винить во всех грехах именно меня, а не Лёню.

«Он тебя не бил. Зарплату приносил. Ну, гулял иногда, так все мужики гуляют. У них природой заложено гулять. Никто от этого еще не помер! Потерпела бы и ты!»

Приговор самых близких был четким и не подлежал никакому обжалованию.

Ума не приложу, как бы я с трехлетней Машкой управилась одна. На работу пришлось выйти еще до окончания декрета. Ни от какой подработки не отказывалась. В школе по пять уроков немецкого каждый день. Потом дома проверка тетрадок. И репетиторство.

Порой я засыпала, забыв поужинать или почистить зубы. Каждому выходному радовалась как чуду.

Если бы не Света, наверное, пришлось бы задушить свою гордость и с повинной возвратиться домой к матери. Забыть все горькие слова, которые я от нее услышала после развода. Взять на себя вину за Лёнькины измены. А уж там… Как бы мы выживали вместе, даже представлять было тяжко.