Он эту драку не увидит. Даже не догадается. А потом я отвечу что-нибудь свое, обыденное, и он сдержано улыбнется…

Он…

…у него тоже нет имени.

И ничего нет.

Впрочем, он и сам про себя рассказать может.

А что я могу про него рассказать… Вспоминаю хоть что-нибудь о себе, ничего толком не вспоминается, а нет, вот, было, например… Я скажу ему:

– Ты что творишь? Ты что делаешь, я тебя спрашиваю, ты что делаешь?

Нет, я не скажу, я заору на него – на предыдущего рассказчика. Вот так:

– Ты что творишь, а?

А он изумленно покосится на меня, типа, а чотакова, а я чё, а я ничё…

И я снова заору:

– Ты что творишь?

Он не выдержит и спросит:

– А в чем дело?

Он как должен с Конкордией разговаривать, а? Да он насмехаться должен над этой Конкордией, вроде как вежливо говорит, а сам смеется ей в лицо… про себя…

Слушайте, сложно это, даже не знаю, сыграю я такое или нет…

А я тогда напомню:

За воротами еще четверо стоят.

– Вы же вроде говорили, пятеро?

Тогда я взорвусь, я вообще хорошо умею взрываться:

Слушайте, вы мне тут не паясничайте, или играете, или что…

Потом он будет играть, вы уж напишите, постарайтесь, как он будет играть, как он будет насмехаться над Конкордией, а потом Конкордия что-нибудь ему прикажет, он сделает вид, что выполнил, а на самом деле ничего не выполнит…

Как-то так.

А потом я буду пересматривать, что получилось, это уже потом, потом, тогда-то я увижу, что все эти насмешки, вся эта двойная игра – всего лишь маска, что он раболепствует перед Конкордией, и никого не собирается обманывать… кроме меня.

Он уже сказал, что его никак не зовут, правда, дал имя тому, кого я хочу убить. Он назвал его мой герой, то есть – его герой…

– Какой сейчас год?

Смотрю на человека, меня ожившего, спрашиваю:

– Какой сейчас год?

Триста двенадцатый.

Голос у него низкий, с хрипотцой. Мне кажется, я ослышался.

– Э-э-э… Сто двенадцатый, вы имели в виду?

Он снова повторяет, скалит зубы, зубы у него плоховато сделаны, одной линией, ну да ему зачем, жевать-то уже не надо…

– ТРИСТА двенадцатый.

На всякий случай уточняю:

– Две тысячи…

Уже готовлюсь услышать – три тысячи.

Нет.

– Две.

Осторожно прислушиваюсь к своему новому телу, осторожно двигаю пальцами, поднимаюсь – удивительно легко и быстро. Ищу инструкцию, инструкции нет, это плохо, что инструкции нет, должна быть, а то буду тыкаться как слепой котенок, где зарядить тело, где разъемы, где что…

– Инструкцию мы вам дадим… обязательно…

Спохватываюсь:

– Это… вы меня оживили?

Он кивает:

– Я.

– А вы…

– Конкордия, к вашим услугам.

Конкордия, Конкордия, что-то вертится на языке…

А.

Ну да.

– Вы… от Конкордии?

Смеется, снова показывает зубы:

– Нет-нет, вы не поняли… я и есть Конкордия.

Понимаю.

– С-спасибо…

– Спасибо в карман не положишь.

Снова понимаю.

– Я… отработаю.

– Очень хорошо… ну что же… договоримся. Есть такое дельце…

Это герой, если что. Так вы тоже напишете. И еще вы напишете, как я…

…и еще напишите, как я рвал сценарий. Обязательно напишите. Сначала общим планом – съемочную площадку, операторы, режиссеры, статисты, ну и я, и этот… Потом крупным планом – я листаю сценарий, вчитываюсь, очень крупным планом – как я хмурюсь, потом просто крупным планом – я разрываю сценарий, аккуратно, страницу за страницей, чиркаю зажигалкой, а все уже бегут ко мне…

Ну и дальше напишите. Как этот орал, что вы себе позволяете, как я орал… нет, я не ору, но все равно на повышенных тонах, и думать даже не смейте, об этом и речи быть не может, и этот орет – не нравится, пошел вон отсюда, за забором еще пятеро стоят, и я ору, куда вы от меня, на хрен, денетесь, уже серий дофигища и больше отснято, и этот что-то орет, да ты не один такой, да мы… да я… да вы все… да мы ему… да он нам… да мы ему внешность поменяем, скажем, он операцию сделал или вообще тело поменял, чтобы враги его не узнали… и делов-то… и на хрен ты нам не нужен с закидонами своими…