А там:

– Вперео-о-о-о-од!

А тут:

– Наза-а-а-а-ад!

А там:

– Вперео-о-о-о-оо-д!

Звон клинков.

Выстрелы.

Кто-то поскальзывается в луже крови, кого-то добивают.

– Виноват.

Сонник смотрит на хозяйку, опускает голову:

– Виноват.

Сонник.

Это который сны делает.

Тяжелая работа, что есть, то есть.

А вот теперь сонник смотрит на хозяйку и говорит:

– Виноват.

Хорошая хозяйка у сонника.

Цель.

Это цель, которая вперед.

Сонник оправдывается, сонник сам не знает, как так вышло, что не послушались люди, не повернули люди, а вон как – одни говорят – вперед, другие говорят – назад.

А цель не сердится.

Вот это вот самое странное.

Не гневается цель.

Смотрит на сонника, ну как смотрит, у цели глаз нет, и лица нет, и ничего нет, а вот – смотрит.

И говорит соннику:

– Молодец.

– Ну а как ты хочешь… цель-то, она как живет?

Смотрю на вражеского сонника, – мда-а, разобрало его винишко, разобрало, надо же как развезло с одного бокальчика…

Пожимаю плечами:

– Ну, так и живет… сны снит…

– Сны-ы-ы… это раньше было, когда цель молодая была, сильная… сейчас-то состарилась цель, сейчас-то мало ей сна, чтобы потом орали – назад…

Меня передергивает. Моя цель орет – вперед.

– Я, вроде слышал, что цель наоборот, чем больше живет, тем сильнее становится…

Бред собачий… так вот… цели надо, чтоб за неё дрались… чтоб умирали за неё, понимаешь? – Только так она сильнее становится…

– Вот те на….

– А ты как думал?

– Да вообще как-то не задумывался… ну цель и цель…

– Не заду-у-умывался он… на хрена только держат таких вообще, не задумывался он… у нас Цель только так зверствует, требует, чтобы идеи ей новые подкидывали… а кто молчит, глазами хлопает, того гонят к хренам собачьим…

Чужой сонник не договаривает, чужой сонник что-то чует, что-то видит, быстро с него хмель сошел, побледнел сонник, да что с тобой такое, тебе хоть вино пить можно, друг любезный, или ты сейчас с сердечным приступом свалишься…

Не валится. Показывает в темноту, хочу спросить, что там, не успеваю – понимаю.

Цель.

Только еще не понятно, моя или его.

А нет.

Понятно.

Моя.

Или…

Не…

Его…

Или…

Обе. Обе цели смотрят на нас, углядели, увидели, унюхали, учувствовали, вот они, работнички наши, сидят, винишко пьют, болтают…

Сжимается сердце. Думаю, как это бывает, когда убивают, когда не люди убивают, эти-то меня только так били, а когда убивает цель, это будет новенькое что-то, это я только со стороны видел, вот только что был человек – и нет его, ну разве что звякнет, упадет на пол пряжка ремешка или горсточка монет, один раз зубной протез упал…

Колотится в висках – бежать, бежать, бежать, куда бежать, зачем бежать, как будто на челноке можно куда-то убежать…

– Пойдем.

Это цель.

Моя цель.

Смотрит на меня, говорит:

– Пойдем.

Не знаю, что делает вражеская цель, но, похоже, тоже говорит своему человеку – пойдем.

Расходимся. Цели разрешают нам пожать друг другу руки, откланяться. Отчаянно соображаю, почему цели не убили нас здесь и сейчас, чего они ждут, чего-чего-чего, или еще помучить хотят, или еще что…

Вхожу в покои цели, тут надо что-то говорить, какие-то оправдания, извинения, наскоро сочиняю какую-то неумелую ложь, да я вообще не знал, что это сонник вражеский, да это Кирюха, да мы с ним еще в школу ходили, это когда было-то, сто лет в обед, а тут встретились… Понимаю, что не прокатит, и близко не прокатит, Цель мои мысли лучше меня знает…

Я…

Цель не дает мне договорить, приказывает…

Приказывает…

…вот черт…

Похоже, хмель еще не сошел, да так и есть – не сошел, мерещится мне на пьяную голову невесть что, в жизни бы не подумал…

Переспрашиваю.

Нет.

Никакой ошибки быть не может.

На негнущихся ногах подбираюсь к обиталищу Цели, дрожащими руками беру обиталище, прижимаю к себе – грудь обдает могильным холодом.