– Вчера я своими глазами видел и мародеров, и поджигателей, – сказал я.

– Поджигателей? – переспросил Тигеллин.

– Да, они забрасывали в дома факелы и угрожали всем, кто пытался им помешать. При этом говорили, что исполняют чью-то волю.

– Чью?

– Того, чью власть признают и кому безоговорочно подчиняются. Кроме того, там были некие люди, которые призывали Иисуса, вопили, будто настал конец времен, и ликовали в связи с тем, что могут его приблизить.

– Ты уверен? – усомнился Фений.

– Да, более чем, – кивнул я.

– В такие жуткие времена люди часто лишаются рассудка, – сказал Тигеллин. – Они не отвечают ни за свои слова, ни за свои поступки.

– Те люди сознавали, о чем говорят, и отдавали отчет в своих действиях, – с уверенностью произнес я. – Но сейчас мы должны думать не о них, а о тех, кому удалось спастись, о тех, кто выжил. И для начала нужно узнать, сколько их. Выяснив это, мы приготовим территорию для их размещения на моих землях в Ватиканских садах и приспособим под убежища общественные здания на Марсовом поле, то есть Пантеон, театр Помпея, термы и гимнасий.

– Все они будут голодны, – заметил Фений.

– Склады с зерном в доках уничтожил пожар, – добавил Тигеллин. – Так что кормить их будет нечем.

– Значит, доставим зерно из Остии, – резко отозвался я. – И из ближайших городов. Проследите, чтобы все было сделано в кратчайшие сроки.

Стемнело рано – дым сгустил сумерки, и с вершины холма казалось, что красное свечение пожара заполнило все городские пространства.

Вернулся Нифидий со своими людьми. Все – выдохшиеся и понурые после схватки с огнем.

– Он продолжает расти, – стянув шлем, проговорил Нимфидий. – Пришлось отступить из центра города. – Он сел и уперся потными руками в колени.

– Все целы? – спросил я.

– Мои люди – да, но многим горожанам не удалось выбраться. – Он обхватил руками голову, как будто хотел выдавить из своего сознания увиденные на пожарище картины. – Завтра надо будет разрушить все строения у подножия этого холма: каждый дом, каждую инсулу, все лавки до единой, все святилища и все конюшни. Необходимо создать противопожарную преграду такой ширины, чтобы огонь не смог через нее перепрыгнуть. Займемся прямо с утра, пока он не успел сюда подобраться.

В темноте предпринимать какие-либо действия бессмысленно, и я отправился спать. Вернее, я не спал, а лежал на походной кровати и притворялся, будто сплю. Решил, что если притворюсь, то, возможно, смогу уснуть.

Но мысли проносились в голове, точно испуганные, разбегающиеся во все стороны крысы.

Огонь накатывает волнами, пожирает людей, разрушает нашу историю, уничтожает все осязаемые свидетельства наших достижений и побед: щиты и трофеи, добытые в войнах на далеких землях.

Страх.

Что дальше? Что нас ждет? Что удастся спасти? Что уцелеет? Хоть что-то уцелеет?

Поппея.

Надо послать ей весточку, дать знать о том, что творится в Риме. Но нам здесь нужна каждая пара рук, и с моей стороны посылать гонца в Антиум с одним-единственным письмом слишком эгоистично. Да и как описать полыхающий Рим?

Но Поппея заслуживает того, чтобы знать о происходящем. Промолчать и не рассказать о пожаре было бы неуважением и по отношению к ней, и по отношению к погибшим в огне.

Решил подождать и рассказать обо всем при встрече. Но как скоро мы встретимся? И каким к этому моменту станет наш мир?

Мир, который предстал моим глазам на следующее утро, был полон разрушений. Насытившаяся за ночь огненная тварь снова начала расползаться, словно яркое пульсирующее пятно.

Шел пятый день пожара. Мы собрались на вершине холма и с болью в сердце смотрели вниз, на город.