Унылая осенняя погода ноября… Серое небо на востоке прятало за серыми же тучами и туманом белый диск солнца. Лес под ним уже был гол. Чёрные стволы деревьев и ветки под музыку «Падшего» группы Маврина навевали мысли о крестах на кладбище. Над головой в контраст в белой дымке редких облаков голубело небо, давая надежду. Одинокий тополь, ещё покрытый листвой, стоял как маяк в океане голых деревьев и серых домов. Снега в этом году в ближайшие дни не предвиделось, хотя иней покрывал остатки травы у домов, а ледок, тонкий и ломкий, сковывал лужи. Погода навевала сон, смерть и забвение. Однако островки голубого неба легкомысленно вклинивались в эти мысли. Всему, что есть начало, есть и конец. Который есть новое начало. Мир находится в движении, круговороте изменения состояний. Так может человеческая смерть – это действительно не конец, а лишь изменение формы жизни? Формы, которая недоступна современному сознанию человека? И сможет ли человек с его несовершенным сознанием постичь, что есть по эту или ту сторону его жизни? Сможет ли вспомнить когда-нибудь, что было до его рождения?

Поднявшееся солнце властно предъявило свои права, озаряя землю своими лучами, которые, пробившись сквозь тучи и рассеяв туман, дали прохладное тепло. Жизнь сменяла умирание. Круговорот жизни вошёл в новую фазу: лето-зима и день-ночь – это не смена хорошего или плохого. Это целесообразность жизни: чередование работы и отдыха, работы по возрождению и отдыха от жизни. Это целесообразность жизни. Жизнь есть и в умирании, смерти. Ничто не конечно.

Солнце разогнало тучи, и яркое голубое небо отменило на время умирание утра в туманной дымке. Жизнь продолжалась, а умирание на время приостановилось.

Вместо предисловия. Это не крик души, не отчаяние хронического неудачника, не равнодушие депрессивного нытика. Это, скорее, итог жизненных наблюдений. Замкнутый круг размышлений и выводов, усталость человека, понявшего беспомощность смысла своей жизни. Всего лишь капля в океане, в космосе чужих жизней. И не надо жалеть автора, сочувствовать или мотивировать и снисходительно поучать. Вы проживите эту жизнь. Да и тогда вы имеете право судить только себя. Автор не судит никого. Это просто монолог. Слова. Которые ветер.

Я всю жизнь существую, как будто за стеклом. Она проходит мимо меня, моя жизнь. Я видела чужое счастье. Но когда счастье пришло ко мне, я даже не успела этого осознать, настолько оно было мимолётным и эфемерным. Да и было ли оно? Я видела чужую любовь. Но сама любить не способна. Нет, я испытывала всплеск чувств, ураган эмоций, которые по незнанию называла любовью. Я была верна и преданна. Но всё это проходило. С болью, слезами, депрессиями, но уходило, не оставив даже сожаления, что всё было, так или иначе. Разве это любовь? Мне говорили, что меня любили. Но предавали чаще, чем я могла этому удивиться. Я видела чужое богатство, когда оно считалось само собой разумеющимся. Но сама я всегда считала гроши и жила в сарае. Который как ни убирай, дворцом не станет. Даже на нормальное жильё походил мало. Я видела чужие «отчёты» о турпоездках, восторги от узнавания нового. Но когда я сама всего на полтора дня вырвалась из рутины будней, мне пришлось за это платить непомерную цену. Я училась там, где не хотела, я жила с тем, с кем получилось, я работала там, где удалось. А моя, моя жизнь проходила мимо меня. И пила я, и в падала в депрессии, из которых выходила сама, потому что некому было помочь, самолично и индивидуально. Но всё равно, вырваться из-за этого стекла я не могла. Говорят, человек ко всему привыкает. Так почему же я не могу привыкнуть за столько лет быть всего лишь созерцателем своей жизни? Почему я хочу прожить её сама? И почему, черти бы меня взяли, у меня это не получается? Нет ответа. Я кричу, но меня не слышат. Я бьюсь в это стекло, но никому до меня нет дела. Я одна. Я всегда одна. Сколько бы людей ни было вокруг меня. Я всегда «на потом». Я всегда могу подождать. Обо мне всегда можно забыть, меня можно проигнорировать, мной можно пренебречь. Я всё вынесу. Ведь это я. Не люблю привлекать внимание и быть на виду. И меня можно засунуть в стеклянный куб и прожить мою жизнь перед моими глазами. И это я вынесу. Один вопрос: во имя чего? А я отвечу: потому что, будь я проклята, у меня такая натура. Если кто-то должен всё время быть на чужих глазах, то кто-то должен быть и за чужими спинами, в углу, в тени. Если кто-то привлекает к себе внимание, то кем-то надо и пренебрегать. Если кто-то живёт, как хочет, то кто-то должен жить и чужой жизнью. Или не жить вообще. Это не комплекс жертвы. Какая жертва, если человек борется? Против обстоятельств, против судьбы, рока, неудач… Но если всё и всегда напрасно? Если все попытки наталкиваются на стены стеклянного куба, которые прочнее железобетонных? Если видимость твоей свободы это только то, что ты не видишь стен своего стеклянного куба? Синдром неудачника? Тоже нет. Ведь изначально ты настраиваешься на победу. И что в сухом остатке? Чужая воля, которой плевать на твои желания. И что с этим делать? Смириться. Потому что она всё равно тебя переломит, перемелет и сделает так, как надо не тебе. Всё равно сделает так, как желает, а не как ты хочешь. Потому что ты даже не винт в этом механизме. И твоё смирение или бунтарство ровно ничего не значат и не ст