*

Костёр полоскало струёй быстрого ветра. Расшалился, будто пытался задуть. Цель выбрал знатную, и ураганом едва ли снесёт. Ивар пропустил ужин, пренебрёг завтраком и не смотрел на котёл на дневном привале. Трепыхался на ветру лохматый кончик закушенной горькой травинки.

– Будешь есть как баран, отправишься в котёл, – лениво заметил Хизмут, вытянувшийся на колючей траве. С неба слабо светило солнце, приятно было подставить тело его лучам, перемешанным с ветром. Хизмут с битвы пребывал в более благодушном настроении, чем обычно. Губы кривила пусть не добрая, но обаятельная улыбка, серые глаза вальяжно полуприкрылись.

В миру оба сына Хало казались неудобными, неуклюжими, в комнатах прибранного дома смотрелись притащенной на пиршественный стол грязной бороной, во дворе – заплутавшими дикими зверями, рыскающими в поиске выхода… на пожелтелой обветренной поляне уже Ивар выглядел, как кутёнок, отбившийся из глупого любопытства от мамки в лес…

Хизмут лежал на колючем, не подстелив одеяло под спину, хотя вон оно, руку протяни, ноздри со вкусом втягивали порывы воздуха, обогащённого дымом костра и дыханием природы, тело готово подкинуться по-любому поводу, наполненное энергией, раздольно свободное.

– Силы не на что тратить, вот и есть не хочется, – спокойно сообщил Ивар.

Хизмут недоверчиво хмыкнул. Братья почти не таили мысли от окружающих, хотя назвать их открытыми не позволяла тьма в аурах и душах.

– Может, надо было в бою шустрее шевелиться? – предложил идею Хайк, больше в тоне шутки, чем стараясь задеть.

– Может, – легко согласился Ивар. – А вы все силы в бою оставили? Не упражняетесь, даже на мечи не смотрите.

Собственно тёмным и нечего было смотреть на мечи. Как после боя вычистили, так в ножны и убрали. Хайк занялся оружием ещё до того, как смыть кровь с лица. Несмотря на небрежение, сегодня от царапины осталась тонкая белая засечка, обещая исчезнуть за день бесследно.

Хизмут вновь хмыкнул.

– Ну давай посмотрим, – Хайку не давалась многообещающая интонация, но её отсутствие пробирало едва не круче.

Братья подкинулись на ноги, лёгкие, подвижные, гибкие… как так дома задевала их неуклюжесть и угловатость? Будто разные люди, всем попадались на пути, мешали пройти, удостаивались бесконечных возмущённых восклицаний… слуги не церемонились (знали, что Хало выделяет дочек, а сыновья сами по себе), кричали по-свойски, упрекали крепкими словами, если мешались… тут принятому и ценимому людьми Ивару было далеко до их совершенства, их беззвучной походки, их пружинистой силы, их единения с порывами ветра, чуткости к каждому звуку, будь он звериным или птичьим. В миру братья были будто пылью припорошены, а тут смыли её дождями и кровью, чтобы явиться во всей яркости и затмить обычно превосходящего их светским лоском светлого.

– Что, пойдёшь с двумя клинками против одного? – вскинул брови Хизмут, в серых глазах тлели насмешливые огоньки – Ивару и с тремя клинками ничего не светило.

Тем не менее, светлый оправдался:

– Хочу научиться двумя руками биться. Левой только щит умею держать и тетиву натягивать.

Как и думал, объяснение Хизмута устроило. Настолько, что тёмный даже не стал глушить с первых ударов, швыряя на землю, а благородно позволял отбить удары, не выворачивая меча из руки. Для правой поблажек не было.

*

Бой. Святогорич падает в седле, избегая стрелы, на полном скаку, идущий следом Кирыч едва успевает посторониться, уловив свист пронзаемого воздуха. Зычный голос сплёвывает заслуженную брань, Святогорич только смеётся в запале, раскрутившая меч рука сносит голову стрелку. Старшины, выкинув эпизод из голов, несутся дальше, всегда первые, безбашенные, словно смерть сзади, а не спереди, но она уже везде… Отчего коней жальче людей? Оттого ли, что люди выбрали не покоряться, а коней никто не спрашивал?