В Рахове французский инженер агитировал людей ехать в Бразилию, выписывая настоящие билеты на корабль из Генуи.

Когда-то он действительно был французским инженером. Прожил двадцать лет в Индокитае, занимаясь дренажными системами, изучая курение опиума, тайский бокс, бабочек, орхидеи и дзен. А одновременно сочинял этнологические и геополитические фельетоны для крупных европейских газет. Несколько его писем перевел Осип Шпитко. Их опубликовали в «Деле», акцентируя внимание на том, что автор – из рода Орликов.

Непростые ходили в Криворивню и посоветовали Грушевскому препроводить инженера во Львов. Через Маньчжурию, Туркестан, Персию, Грузию, Одессу, Черновцы, Станислав, Галич, Рогатин и Винники он наконец доехал и получил работу в этнографической комиссии НТШ[7]. Получил командировочные, предназначавшиеся Шухевичу, и выехал на Гуцульщину. Но опыт нескольких малых войн, в которые он попадал в течение жизни, не позволял изменять себе как фольклористу. Французский инженер сделал крюк в Будапешт и раздобыл все необходимые бумаги, дающие право завербовывать иммигрантов на территории Австро-Венгрии.

14. В Яливце французский инженер одевался одинаково каждый день с 1900 по 1921 год. Широченный белый фланелевый костюм, сшитый без единой пуговицы, полосатые бело-салатные рубашки, распахнутые на груди, пробковые сандалии. Только зимой он заворачивался в покрывало, набрасывая его на голову как капюшон. Даже после 1914 он сидел в своем кабинете, выслушивая и конспектируя все, что приходили рассказывать разные люди. Рассказчики получали изрядный гонорар, а записи с историями и грезами, прозрениями и безумными идеями анализировались Непростыми.

Это французский инженер научил Себастьяна, что самосознание находится в подошвах, а самовосприятие можно менять, становясь иначе или наступая на что-то.

15. Идею целого направления новых фильмов Франциску подбросил французский инженер.

В Яливце действовала небольшая галерея. Ее владелец, Лоци из Берегсасу, был на короткой ноге с хорошими художниками – Мункачи, Устияновичем, Копыстинским. Романчука он привел к Федьковичу, а Водзицкий (значительно позже, уже когда возвратился из Парижа от Сулоаги) сделал несколько фотоэскизов для «Девочки за изготовлением писанок». С Иваном Трушем они были близкими друзьями. Лоци много рассказывал ему о том, как растения заново завладевают ландшафтами, изуродованными и брошенными людьми. Даже водил его на этюды под Попа Ивана, на просеку. Спустя много лет Труш вернулся к этой теме в изумительной серии «Жизнь пней». Впрочем, это Лоци впервые показал кому-то Дземброню, которая впоследствии стала излюбленным местом многих художников львовской школы. А Дидушинским для музея он регулярно отправлял найденные гуцульские раритеты.

16. Сам Лоци всю жизнь рисовал одно и то же – деревянные стойла – для каждой коровы отдельные – в долине Шеса, дощатые улочки между ними и гигантские заросли щавеля, постепенно поедавшие свое пристанище.

А поскольку был галерейщиком-профессионалом, то никогда не выставлял своих работ. Зато в чужие часто влюблялся. Картины-любовницы он на некоторое время брал домой и жил в их присутствии, перенося с собой из спальни в кухню, из кухни в кабинет, из кабинета на галерею, из галереи в ванную.

И сама жизнь Лоци в значительной степени зависела от картины, которая тогда жила у него.

17. В галерее многое делалось необычно. Ежедневно Лоци перевешивал картины, полностью меняя их диалоги. Часто покупатели, выбрав какую-то картину в один день, не могли узнать ее на следующее утро. Потолком галереи служил стеклянный резервуар с дождевой водой. Освещение зала Лоци менял, накрывая ту или иную часть резервуара смерековыми ветвями. Но самое важное – картины можно было брать напрокат, как книги в библиотеке. Заказы самого дорогого отеля Лоци комплектовал сам, согласно запросу и текущим возможностям.