Он замешкался, нахмурился, словно припоминал что-то, совсем не относящееся к имени, сказал наконец:

– Мэйо. Просто – Мэй.

Я думал, что уже никогда не буду смеяться – спокойно, безмятежно, но это случилось.

Рана на плече поджила, вернулись силы. Опасаясь ещё бродить под палящим солнцем, я садился на лавочку в тень широкого навеса у дома, смотрел на город.

Дом стоял на той самой площади с фонтаном, который теперь ожил, раскидывал весёлые звенящие струи прохладной воды и окатывал брызгами с головы до ног.

Наверное, раньше больному сознанию показалось, что город пуст, он был полон людьми – светловолосыми, с глазами жёлтого цвета самых разных оттенков – от слабого песочного, как солнце за облаками, до густого янтарного или земляного. Иногда казалось, что жители города прозрачные – такими тонкими, сухопарыми они были. И женщины, и мужчины, и дети одевались одинаково – в белые безрукавные туники, завязанные на плечах и схваченные на поясах верёвками.

Каждый день приходил Мэй, и мы весело болтали, не будоража уже страшные воспоминания.

Я рассказывал о детстве, он – о городе, снабжая истории такими меткими замечаниями, что я смеялся искренне, от души. Удивительно, его город был похож на мой – прежний. И когда я решился на длительные прогулки, они подарили ощущение узнавания, словно вернулось прошлое и где-то здесь живёт моя семья.

Мы облазили все окрестности. Как мальчишки, пробирались в сады за яблоками или на ледники за мороженым; исследовали песчаные гроты в маленьких пальмовых рощах; охотились на съедобных крыс; глазели в лавчонках; на вечерних посиделках обнимали девушек; помогали Матушке по хозяйству; чинили луки и арбалеты в оружейной – всегда вместе, не расставаясь ни на час. Когда я вспомнил о зверинце, Мэй тут же показал городской – не большой, но очень неплохо устроенный, где самым главным был ручной слон. Я рассказывал о мельнице, и мы шли на край города, чтобы посмотреть, как используют здесь для помола пустынный ветер…

Это сейчас я понимаю, почему так было, а тогда даже не задавался вопросом – откуда в Великой Пустоши город? Что это за страна? Что за оазис посреди пустыни? Почему люди похожи друг на друга?

Не знаю, сколько я прожил в городе, может, месяц, а может, и год. Боль потери и мысли о мести притупились, остались лишь ноющей занозой. Я прикипел всей душой к приветливым горожанам, к спокойной размеренной жизни, а более всего – к Мэю, который стал не только другом – родным человеком, заменившим погибших братьев. Сжималось сердце, когда я думал о возможной разлуке с ним, хотя был уверен, что Мэй последует за мной, куда бы я ни направился.

Мы и выглядели, как братья. Мои скулы обострились, как у него, некогда тёмно-медные волосы выгорели до желтизны и отросли, и я заплетал их в косу. Ресницы тоже посветлели, лишь цвет глаз – синий – не могло изменить никакое солнце.

Сестра Мэя, близняшка, пришлась мне по сердцу. Не часто она приходила с далёкой окраины города, но всё же мы подружились, и однажды я прикоснулся к её губам своими. С тех пор она иногда оставалась на ночь, и долгожданная прохлада растворялась в жарких объятиях.

Я окончательно решил остаться, понимая, что на месте моей маленькой страны найду лишь выжженную землю. Так оно потом и оказалось.

Но все заканчивается… рано или поздно.

Однажды я проснулся до утра. Присутствие спящей рядом Мэйи, укутавшейся в простыни, – жительница пустыни не переносила холода, – обожгло радостью. Обычно она уходила до моего пробуждения. Гладя её волосы, раскинувшиеся по подушке, и тихонько трогая улыбающиеся во сне, чуть припухшие губы, я вспоминал ночь: тонкие пальцы, касающиеся кожи, то ласкающие, то царапающие, дразнящие; дыхание на двоих в плену глубокого поцелуя, когда в голове не остается ни одной мысли – лишь дымное марево любви; твёрдые острые соски под моей ладонью и трепет сердец – рядом. Я знал – Мэйя станет моей женой. Мы проживем долгую счастливую жизнь в окружении наших детей. Вспыхнувшее желание заставило припасть к её губам теперь уже не осторожно, а властно, требовательно…