– Будет голосование. Кое-кто считает, что мы должны обнаружить себя, явившись в город лично.

– А ты что? Не согласна?

– Нет. Я тоже считаю, что мы должны как-то уведомить их о своём присутствии, но должны быть другие пути…

Её прервал капитан, объявляя собрание открытым.

***

После полутора часов бурных перепалок, в которых невозможно было уловить ни малейшего намёка на единение, капитан прервал споры и объявил голосование. Ивонне показалось, что он просто устал от шума, который подняли учёные. Никто больше не обращал внимания на видео. А оператор включил прямую трансляцию из того самого дома, где Ивонна впервые увидела следы…

В просторном зале, который теперь заполняла чудесная, воздушной резьбы, мебель, удивительные ковры и масса различных предметов непонятного назначения, появился «О». Так, про себя, называла ребёнка Ивонна. Всякий раз, когда кто-то из старших обращался к нему, их губы их складывались, словно они произносили именно такой звук… Малыш, который должен быть росточком с Ивонну, подбрасывал в воздух нечто, напоминавшее небольшой мячик. Игрушка ударялась об пол, невысоко подпрыгивала и замирала. Ивонна сочувственно улыбнулась – мячику не хватало прыгучести. Краем уха прислушиваясь к процедуре голосования, она продолжала наблюдать за О. Ребёнок (пол тесеийцев различить не получалось, они выглядели все одинаково, за исключением мелких индивидуальных различий) похоже, рассердился. Он взмахнул тонкой рукой и мячик стремительно полетел в дальний угол зала, под потолок. Прямо туда, где Крис, с таким трудом, разместил одну из крохотных камер. Изображение пропало.

А голосование, между тем, продолжалось. И почти никто не обратил внимания на досадный обрыв трансляции. Тем более что оператор тут же сменил её на записанное ранее, с других камер. Теперь, по освещённому крохотными белыми фонариками мосту, плавно двигалась тонкая фигура, время от времени касаясь рукой перил. Голой, до самого плеча, рукой…

Из пяти предложений прозвучало уже четыре, а Ивонна ни разу не подняла руку. Крис проголосовал за полет в город делегации из учёных. А Ивонну эта мысль, почему-то, пугала. И никак не давала покоя эта голая тонкая рука на шестидесятиградусном морозе.

– Нельзя! – вдруг звонко выкрикнула она, сама испугавшись тишины, которую породил этот выкрик. – Нельзя, – уже спокойнее повторила девушка, – лететь туда на катере. Неужели вы не видите? Им ЖАРКО!

Она указала на экран, где тесеийец облокотился на перила и, совсем по-человечески, подставил лицо порывам ветра, треплющего его волосы и одежду.

– Наши двигатели… Если и не причинят вреда, то их вполне могут счесть угрозой.

Она переводила взгляд с одного лица на другое: понимающее, очень довольное – Пал Палыча; озадаченное – Вайнштайна; хмурое, задумчивое – Берегового… Удивлённые лица. Возмущённые. Озарённые… Пока не натолкнулась на укоризненный взгляд капитана, скрестившего руки на объёмном животе и поудобнее устраивавшегося на хлипком стуле. Тишина взорвалась оживлёнными спорами. Крис закатил глаза и прошептал ей на ухо:

– Ну что ты наделала? – В голосе его сквозили гордость и смех.

Пал Палыч протолкался через жарко спорящих товарищей, и цепко поглядывая на Ивонну из-под неаккуратных седых бровей, поинтересовался:

– Давно сообразила?

– Да только сейчас, вот, – она кивнула на экран. – Что-то такое крутилось в голове, но я не могла определиться, – виновато добавила Ивонна.

– Умница ты. У всех что-то крутится, знаешь ли… А вот понимание приходит не ко всем. Тебе – и карты в руки. Что посоветуешь? – Пал Палыч глядел строго, и только в самой глубине его выцветших глаз пряталась озорная бесинка…