Кстати, идея вмешиваться в судьбы обитателей принадлежит Максимычу. Даже не спрашивай, почему он – Максимыч. Сам так назвался. А мне-то что? Хоть Горшок, хоть Брауни, хоть Шотек…

Итак, когда мои обитатели – люди, засыпали, мы с Максимычем обдумывали хитроумные планы… Мы-то это с Максимычем не со зла. Для них же старались лучше сделать, показать как оно может в жизни повернуться, если будут продолжать жизнь свою коверкать своими же руками. Вот тогда Максимович и придумал сны им нагонять.

Старушка-мать сразу поняла в чём соль-то. Один раз даже своему отпрыску оплеуху отвесила, мол, учись балбес, как сестра твоя, а не валандандайся со всяким дружками-бандюками… Но, что старуха сделать-то могла? Мужик-то её, с которым они вместе меня строили, помер уже… Говорили прямо на работе, сердце раз и остановилось. Жалко, конечно, хороший мужик был, рукастый. Пока дочка с нами жила, ещё ничего. А потом взяла, замуж выскочила и укатила куда-то со своим мужиком. А ведь показывал ей в снах Максимович, чтобы не лезла, дурёха, в то замужество. Не принесёт оно ей счастья в жизни, только от родимых мест оторвёт. Но, разве можно что-то молодым доказать? Пожаловалась только соседям на прощанье, “Не могу мол, тут больше с вами жить. Сны меня достали уже. Домовой тут злой, кошмары нагоняет!” Это Максимыч-то злой? Да, он и мухи не обидит почём зря. Он честный просто. Не может молчать, если что знает. Вот и этой дурёхе показал, чем может её жизнь-то обернуться. Не послушалась девка, упёртая.

После её отъезда сынок-то совсем с катушек съехал. Бухать стал по-чёрному да на мать вызверяться. Мол, это она виновата, что у него все дела под откос пошли. А что старуха уже могла слабая сделать, против пьяного бугая? Говорила ему: “Сходи в церкву, свечку поставь, полегчает”. Максимыч и ему сны подкидывал, долю показывал. А об него, как об стенку горохом. Пуще прежнего мать-то свою изводить стал и не выдержала старушка, отошла её душенька светлая… После смерти матери сынок уж совсем к “беленькой” пристрастился. До того допивался, что по стенам кулаками лупил и орал благим матом. Вот соседи и решили, что это мы с Максимычем во всём виноватые: развалили, понимаешь, хорошую семью. А мы-то что? Мы же просто за честное житьё ратовали! Особенно, Максимович, он…

Странный сон Веры оборвал звук громко тарахтящего товарняка. Она ещё не привыкла к тому, что рядом находится железная дорога и составы на участке, проходящем перпендикулярно их улице, проносятся с завидным постоянством. Повертевшись в кровати, Вера уснула и к утру ее сон покрылся туманной дымкой, как будто ей на ночь рассказали сказку. И все забылось…

День рождения, как и предполагала Вера, прошёл в продолжавшейся с самого утра, переездной суете. Днём ненадолго зашли Инка с Маринкой. Поскольку кухня ещё выглядела как склад с узкими проходами между коробками и мебелью, а день, на удивление был солнечным и тёплым, отец соорудил самодельный стол в саду. Там девчонки и посидели, поболтали, выпили праздничный лимонад и съели по куску красивого, сделанного на заказ, торта.

Торт, к слову, тоже по мнению матери был "не такой". Сначала мать ругалась с отцом, что он привёз не тот торт, который она заказала. Потом переключилась на телефонную перебранку с заведующей кондитерской. Потом демонстративно "обиделась" и ушла в спальню, также демонстративно бросив на диван в зале подушку и одеяло для отца.

Вера поймала себя на мысли, что обрадовалась равнодушию родителей. И даже сделала вывод, что торт и брошенное, как бы между прочим, поздравление – лучший подарок, чем якобы преподнесенный на день рождения то ли дом, то ли переезд. За день рождения в прошлом году, когда в разгар праздника мать закатила скандал "на публику", Вере было до сих пор стыдно. Стыдно за несдержанность матери. В этом году тот факт, что родители не поругались перед Инкой и Маринкой, уже можно было считать дорогим и желанным подарком.