Вдруг Мири вскрикнула и бросилась к одной из привязанных лошадей, мирно щиплющей травку. Сначала девочка попыталась вытащить изо рта животного какую-то полусъеденную траву, но её детских силёнок было недостаточно, чтобы совладать с лошадиной силой. Со всех ног девочка бросилась за помощью к Бахтало, сидящему с мужчинами неподалеку.

– Баро, одна из твоих лошадей ест прóклятую траву. – Начала без предисловий Мири, подойдя к Бахтало, – вели мужчинам стреножить кобылу, её надо лечить, иначе к вечеру она издохнет. Ещё надо проверить остальных.

Бахтало посмотрел на девочку, и опять почувствовал, как по спине бегают мурашки, а от пристального взгляда угольных глаз прошибает пот. Сразу же вспомнилась сожжённая деревня, в которой они чуть было не остались… да и о рождение Чарген тоже Мири сказала. Хотя, как могло малое дитя заглянуть во чрево женщины?

Бахтало свистнул, призывая мужчин. Подошли несколько человек, Бахтало с неуверенностью в голосе, попросил мужчин делать то, что скажет Мири.

С возрастающим удивлением и, закрадывающимся страхом, Бахтало наблюдал, как маленькая девочка отдает взрослым чёткие указания. В её голосе не было привычного детского смущения, не было и превосходства. Она просто общалась на равных с теми, кому её светловолосая макушка едва доставала груди.

– Смотрите, – её тоненькие пальчики осторожно держали за стебелек травинку с заостренными листочками, – это проклятая трава, её нужно держать только за ножку и не раздавливать листья, в соке кроется болезнь, а много болезни – смерть. Проклятую траву оставляйте на этом месте, я потом её сожгу… те, кто будет собирать траву – обмотайте платками лицо…

Оставив мужчин и женщин собирать траву, Мири с двумя самыми сильными парнями подошла к уже стреноженной лошади.

– Положите её на землю, – приказала она мужчинам, и нежно погладила животное по гриве, – потерпи, милая, будет немного неприятно и больно, но так надо… – И совершенно другим тоном, серьёзным и не терпящим возражений, обратилась к остальным, – пока я не вернусь лошадь надо поить, пусть через силу, но она должна выпить ведро воды!

Окинув напоследок мужчин строгим взглядом, девочка скрылась за деревьями.

Не успело солнце склониться к закату, как Мири вернулась с охапкой трав. Неодобрительно покачала головой, увидев наполовину опустошенное ведро, и бросив короткое: “Кто-нибудь, разведет в конце концов огонь?”, сама принялась поить животное остатками воды. Когда огонь весело занялся, Мири сама поставила над ним котелок и принялась бросать в воду травы, помешивая варево большим черпаком.

На закате зелье было готово и остужено. Цыгане, открыв от удивления рты, наблюдали, как маленькая девочка возится с огромным котелком, приговаривая странные слова на непонятном языке. Десятки глаз неотрывно следили за движениями гибкой фигурки, а десятки ушей вбирали в себя дикую необузданную песню, в то время как тела людей застыли в благоговейном ужасе. Мири напоила отравленную лошадь, после чего остатки зелья вылила в ведро с водой и напоила остальных животных. После чего в бессилии опустилась на траву…

В этот момент с людей, как по мановению чьей-то посторонней руки спало оцепенение и впервые за всё время, которое Мири провела в таборе, из чьих-то уст сорвался страшный приговор – "ведьмино отродье".

Хоть и называл цыган местный люд “крещёными язычниками”, они были такими же детьми своего века, как и окружающие их селяне. Так же ходили на проповеди, так же доходили до них страшные слухи об обвиненных в ереси и колдовстве. Особенно страшно было, когда судили старых знакомцев, тогда каждый сидел тихо и молился, чтобы и его тоже не заподозрили.