«Нет, все нормально, – отвечал Якушин. – Но кепку нужно снимать». В тот раз он пробил по мячу головой, на которой была кепка. Болельщикам это очень нравилось, и каждый раз они реагировали шквалом одобрительных аплодисментов. Несколько раз он бил по мячу головой без кепки, но перестал это делать, поскольку игра становилась все быстрее и жестче».
В Советском Союзе, разумеется, индивидуальность и некая отчужденность голкиперов имела свои, специфические коннотации. Весьма привлекательной кажется мысль о том, что в обществе, требовавшем ото всех однообразия, игра в воротах была редкой возможностью выразить свою индивидуальность, выделиться на фоне остальных членов коллектива, и представлялась тем самым атрибутом, который сделал вратарскую позицию столь популярной и желанной в коммунистическом обществе. Вероятно, это было частью ореола Яшина, но он не был диссидентом, а само возвышенное восприятие вратарского ремесла в русском духе восходит еще к дореволюционным временам.
Ни в одной стране мира не боготворят вратарей так, как в России.
В своей автобиографии «Память, говори» Владимир Набоков, который родился в семье мелкого дворянина в Санкт-Петербурге в 1899 году и покинул Россию после революции 1917 года, писал, что в молодости был «помешан на голкиперстве»[3]. Футбол, по сути, был в числе тех нескольких вещей, что явственно отложились в его памяти о временах обучения в Кембридже после Первой мировой войны. То были «блистательные бодрые дни», когда ему удавалось сделать «удачный перехват» и ощутить «долгое жужжание в пальцах» и ладонях, но также были и матчи «под тяжелыми небесами», когда «пространство перед моими воротами представляло собой сплошную жижу черной грязи, и мяч был жирен, точно плумпудинг», матчи в тумане, когда с «какой-то воркующей нежностью кричали галки, возясь в безлиственном ильме», а он тем временем «отвратительно мазал».
В предпочтении, которое он отдавал вратарской позиции, Набоков видел себя типичным представителем своего народа. Он писал:
«В России и в латинских странах доблестное искусство вратаря искони окружено ореолом особого романтизма. За независимым, одиноким, бесстрастным, знаменитым голкипером тянутся по улице зачарованные мальчишки. Как предмет трепетного поклонения, он соперничает с матадором и воздушным асом. Его свитер, фуражка, толсто забинтованные колени, перчатки, торчащие из заднего кармана трусов, резко отделяют его от остальных членов команды. Он одинокий орел, он человек-загадка, он последний защитник. Фотографы, благоговейно преклонив одно колено, снимают его, когда он грандиозно ныряет вдоль зияющих ворот, чтобы концами пальцев задеть и отклонить низкий, молниеносный удар, – и каким одобрительным ревом исходит стадион, пока он на миг-другой остается ничком лежать на земле перед своими нетронутыми воротами».
Английский менталитет, как считал Набоков, не способствовал развитию вратарского дела. «Национальный страх перед показным блеском, – утверждал он, – и слишком суровая озабоченность солидной сыгранностью всей команды не поощряли развития причудливого голкиперского искусства». Учитывая это, уже не считаешь таким уж незначительным тот факт, что многие из одаренных британских голкиперов ранней эпохи были примечательны странным поведением, которым они отличались иногда даже намеренно.
Русскую любовь к голкиперам продемонстрировал успех фильма «Вратарь», музыкально-комедийная лента 1937 года, снятая Семеном Тимошенко, где главную роль Антона Кандидова исполнил звезда русских дневных спектаклей Григорий Плужник. Фильм рассказывал о мальчишке, который работал грузчиком арбузов и так ловко ловил падавшие ягоды, что на него обратил внимание скаут и пригласил его встать в ворота неназванной русской команды. Кульминацией фильма был эпизод, в котором вратарь, совершив уйму блестящих сейвов в игре против приехавшей на турне баскской команды, в конце матча пробежал через все поле и забил победный мяч. На тот случай, если кто-то не усмотрел тут политического месседжа, вот вам процитированные строчки из самой знаменитой песни, прозвучавшей в фильме: