Для женщин Айкри всё начало меняться вскоре после того, как мои родители окончили университет. То есть, около двадцати лет назад. Что значит такой срок для истории? Обитательницы долины должны сказать спасибо нынешним королю и даже, скорей всего, королеве, за то, что те не побоялись, как их предшественники, вмешаться в замкнутый мир Айкри. Порушить древние, как горы, устои – это непросто. Но, наверное, давно назревали перемены, потому что всё происходило гладко. И никаких смут, никаких переворотов. В Айкри признавали власть, обожали Охти – и эта любовь объясняла то, что жители долины всегда шли навстречу их реформам или чему бы то ни было. С оглядкой, однако, на свою самобытность.

Потому я и утверждал уверенно, что все слухи и страхи вокруг Айкри – это память о тех временах, когда долина жила обособленно и поклонялась чуждому нам божеству.

И, между прочим, в Айкри при входе и выходе, на склонах, на жёлтых плитах, высечены надписи: «Всяк ступай свободно до некой поры. Здесь ожидают того, кто надвое страх и судьбу разделил и спор двух сторон разрешит, когда солнце вернётся. И рассудив, кто прав, определит судьбу того, что осталось. Так сказала владычица Нтоллы, ныне безлюдной».

Видали? Что это значит? Вот потому-то и Айкри, Большая Загадка. Одно могу сказать: Нтоллой звалась та часть подземной империи анчу, которую мы с Рики и Мальком посетили в поисках амулета Сароссе. Горы, что ближе к морю на другой стороне реки Някки.

Вокруг этих надписей кочуют миллионы преданий, главная тема которых: страшно. Тут и черные силуэты, и белые скелеты, и говорящие летучие мыши, и привидения, и солнце, вытворяющее странные дела на небе. Но я уверен, всё это выдумки, тем более, и Хрот так говорит. Честно говоря, нам с Чудилой было всё равно, кого где ждут, и что тысячу лет назад сказала владычица ныне безлюдных пещер. Главное, чтобы наши белые скелеты не присоединились к здешним говорящим летучим мышам.

Ухохатываясь над предрассудками и рассказывая о том, как лично я лазил в детстве по горам, ближайшим к нашей семейной недвижимости, специально надеясь на встречу в темноте с порхающими глазами, я столкнулся с удивительным явлением. Просто с чем-то, уму непостижимым. Оказалось, что Петрик до дрожи боится самого слова «Айкри». Что он движется в том направлении только потому, что я заверил его, что всё хорошо будет. Что это самый лучший путь в нашем положении, нельзя этого не признать. Что обстоятельства таковы, что признать необходимо. Что только необходимость вынуждает Чудилушку следовать за мной.

– Ты что? Ты не боялся пиратов! – поражался я. – Ты не боялся пиратской мести. Ты даже мечтаешь об инспекции, которая уж точно не может для тебя кончиться хорошо. Ты прошёл полконтинента! Да что уж там! Ты лазил спасать Лалу в пещеры анчу и при этом не думал о привидениях.

– То пираты, а то глаза летающие. Да ещё предсказывают чего-то, – жаловался Чудилка.

Я понял. Именно предсказаний он и боялся. Меня не провести разговорами о глазах. Вспомнив о Лалином дедушке, я решил, что понимаю. Петрик хранил чужую тайну, и он боялся, что её выболтают при мне.

Но Чудилушкин страх никак не отравлял нашего путешествия. Он с радостью поддерживал весёлые разговоры, пустячную болтовню, дела, приносящие прибыль, и смешные затеи. Только следил, чтобы ничто не мешало нашему продвижению на запад и не задерживало в пути. Он торопился и нервничал и порой не спал ночами, но, встретившись с ним на постоялом дворе, вы никогда бы не заметили этого. Замечал я, потому что тоже переживал и спешил. Потому что знал Петрика, как себя самого. Потому что видел, как порой он сосредоточенно глядел на белый, пушистый и блестящий зимний путь, ныряющий под сани, и кусал губу. Бедный Чудилка, рядом с которым не было никого, кто мог бы ему посочувствовать. Никого, кроме меня.