На секунду забывшись, он по привычке чуть не поделился с ней опасениями насчёт Селиванова. Прегер безуспешно искал «крысу», что сливает его планы конкурентам. И, увы, как ни горько ему было так думать, пока все улики указывали на Григория.

Он вовремя осёкся.

— Договор одобрили обе стороны. Осталось только подписать. Я говорил с Гольдштейном. Он будет в Амстердаме на следующей неделе. Встретимся там.

Рита посмотрела на мужа испытующе. Прегер знал этот взгляд. Чуточку свысока, капельку самодовольный, игривый, но с превосходством. Он должен позвать её с собой. Она отказаться, сославшись на работу. Он — уговорить.

Но Прегер промолчал. И Рита, он был уверен, неприятно удивилась, хоть виду не подала.

Да, милая, именно так это обычно и начинается.

С пустячков.

«Ну что ты, Платош, не надо меня встречать! Будет скучный научный совет и наверняка он затянется — я доберусь сама», — это на прошлой неделе, когда была сделана злополучная фотография.

«Боже, как я устала, а эти студенты всё никак не хотели меня отпускать. — А где твой пиджак?.. — Боже, я забыла пиджак!» — а это до того.

Стабильно раз в неделю она стала задерживаться допоздна. Внеочередной визит к косметологу, третий за последние два месяца. Три раза в неделю массаж. Диетолог, истово следящий за её питанием. Она так старалась для этого… — скрипнул Прегер зубами, — как никогда не старалась для него.

— Что бы тебя ни тревожило, — её рука сжала его ширинку и взгляд, застывший на его лице, стал призывным, — я могу помочь тебе расслабиться.

Она облизала губы и, прикусив язык так, чтобы Платон видел влажный розовый кончик, зажатый между зубов, нажала кнопку подъёма звуконепроницаемой перегородки, отделяющей водителя от пассажиров.

Магнитные шторы на окнах и так не позволяли понять день за окном или ночь, а когда Рита приглушила свет и добавила громкость музыки, Платон расставил ноги, предоставляя этой неверной больше пространства.

Соси, дорогая! Соси!

Встроенный механизм опустил спинку кресла, как Платону комфортно.

Проворные пальчики Риты привычно расстегнули молнию на брюках.

Тяжёлый набрякший пенис выскользнул ей в руку.

Платон выдохнул, откинул голову и закрыл глаза.

Ещё вчера даже с закрытыми глазами он видел бы жену. Её уверенные движения, тонкие пальцы, сжимающие ствол пениса, чувственно открытый рот, губы, посасывающие головку. Но сейчас он представил… девчонку.

Как её пухлые губки облизывают вилку с пастой. С наслаждением прикрываются глаза. Её твёрдый подбородок. Имя, когда она произнесла его первый раз вслух, своим потрясающе глубоким красивым голосом. Его имя: «Я серьёзно, Платон. У меня нет никакого опыта и вообще я…»

Он представил свой член у неё во рту. Как робко она его облизывает, глядя Платону в глаза и жаждая одобрения. Как давится, стараясь заглотить поглубже. Как в её небесно-голубых ослепительно ярких глазах проступают слёзы… и чуть не кончил.

Яйца болезненно подтянулись в мошонку, предвкушая оргазм. Но взбудораженное воображение понеслось дальше.

Платон представил, как кладёт девчонку грудью на стол. Как сминает пальцами ягодицы, наслаждаясь их упругостью. Опускается. Облизывает розовые гладенькие половые губки. Впивается, зарывается лицом, толкается языком в их влажную нежную глубину. Ласкает, посасывает, покусывает клитор. Сдавленный хныкающий умоляющий стон вырывается из её рта, не привыкшего издавать такие звуки: «Пла-А!-тон. Пожалуйста…»

Сжалившись, он толкнулся подрагивающим от возбуждения, блестящим, истекающим смазкой членом в упругую девичью глубину… и со стоном разрядился в глотку жены.